Шрифт:
Да, блицкриг не состоялся. Но это еще не гарантировало победу и Красной Армии. Ей на это потребовалось почти четыре года. И обошелся праздничный салют 9 мая 1945 года стране в тридцать миллионов жизней и не поддающемуся по сей день исчислению горю, постигшему все народы, населяющие страну, каждый дом, каждую семью.
Сегодня невозможно даже приблизительно сказать, сколько человек в СССР были достаточно точно информированы летом 1941 года о подлинной мощи вермахта, потенциале военной промышленности Германии и тому подобном. Александр Коротков хоть и состоял в чинах небольших, знал силу Третьего рейха лучше иных многозвездных генералов [102] , а также сонма секретарей партийных комитетов всех уровней. Но и он не мог представить, что уже в октябре немцы выйдут к дальним предместьям Москвы и в столице будет введено осадное положение.
102
В мае 1940 года в Красной Армии были упразднены звания комбригов, комдивов, комкоров, командармов. Лица высшего начальствующего состава стали именоваться как во всем мире — генералами (в Военно-Морском Флоте, соответственно, адмиралами).
Как бы то ни было, от него и его коллег — и скромных сержантов госбезопасности, и комиссаров, и самого наркома — требовалось с удвоенной, утроенной энергией исполнять свой служебный, полностью совпадающий с партийным и гражданским, долг: обеспечивать руководство страны и высшее командование Красной Армии достоверной, обширной и своевременной информацией о Германии и ее вооруженных силах.
Последующие полтора года Александр Коротков и его коллеги делали все возможное, чтобы установить (точнее, восстановить) связь с берлинскими группами, а также действующими независимо от них «Брайтенбахом», «Фильтром» и другими источниками информации.
Как во всем, что связано с войной, а с тайной войной в особенности, в истории «Красной капеллы» и по сей день много «белых пятен», неясностей, загадок.
Автор рассказывает о последних месяцах и неделях жизни берлинских антифашистов на основании изученных им архивных материалов служб нашей разведки, гестапо, публикаций в советской и зарубежной литературе и прессе, а также бесед с некоторыми прямыми и косвенными участниками событий.
Вот такая сложилась в его представлении картина, которую он полагает наиболее приближенной к истине…
Работа, проделанная Коротковым в Берлине в 1940–1941 годах, хоть и не пришлась по вкусу высшим инстанциям, в самом наркомате была оценена высоко. Уж очень явно совпадали действия германского правительства, командования вермахта со своевременной информацией, поступившей от «Степанова» в Москву.
Еще до возвращения советских дипломатов и специалистов из Германии на Родину руководство разведки приняло решение о дальнейшем служебном росте Короткова. Нарком не возражал — возможно, сам себя мысленно и похвалил, что оставил молодого разведчика в штатах наркомата. Разумеется, не из соображений высшей справедливости, тем более — гуманности, но по холодному и трезвому расчету. Который оправдался. Только и всего [103] .
103
Война нисколько не смягчила нрав наркома. Читатель российский хорошо знает о расстреле по приказу Берии в сентябре 1941 года ста шестидесяти заключенных в Орловском централе, а несколько позже — двадцати пяти генералов и военных конструкторов. Но мало кому известно, что в ночь на 16 октября 1941 года по распоряжению Берии расстреляли 138 заключенных Бутырской тюрьмы. В их числе были крупные чекисты: бывший начальник главного управления милиции Лев Вельский, бывший начальник охраны В. И. Ленина Абрам Беленький, разведчик Сергей Шпигельглас и многие другие. А ведь почти все они могли вернуться в строй и, забыв обиды, встать на защиту Отечества в его трудный час…
В руководстве разведки уже созрело намерение направить Павла Журавлева на ответственную должность легального резидента в Иран, где сложилась непростая оперативная обстановка и ощущалась острая нужда в опытном разведчике, обладающем широким кругозором и не только профессиональными, но и дипломатическими способностями, поскольку ему предстояло работать в контакте с таким сложным союзником, как английские спецслужбы.
Его-то и должен был заменить Александр Коротков. Назначение на должность начальника одного из ведущих отделов разведки, если в условиях войны не самого главного, — немецкого было делом серьезным и ответственным.
К достоинствам Короткова, признанных руководством, следовало отнести его знание положения в Германии и тамошних источников информации, понимание менталитета немцев, свободное владение языком. К недостаткам — отсутствие опыта руководящей аппаратной работы в Центре. Противоречие? Конечно…
Начальник разведки Павел Фитин нашел для его решения простой, умный, хотя и парадоксальный способ, утвержденный и «кадрами», и наркомом.
А именно: Александр Коротков был назначен начальником 1-го (немецкого) отдела 1-го управления НКВД. Одновременно ему было присвоено звание капитана госбезопасности. Майор же госбезопасности Павел Журавлев временно, до отъезда в загранкомандировку, был назначен заместителем своего собственного бывшего заместителя!
Благодаря этой хитроумной рокировке Коротков вошел в курс всех дел отдела быстро и безболезненно.
Отчитавшись о проделанной в Берлине работе за последние несколько дней перед отъездом, ознакомившись с положением на фронтах (а оно ухудшалось с каждым часом), уразумев, следовательно, что нечего рассчитывать на прием радиопередач из Берлина приемными устройствами, которыми располагал НКВД на пока еще не захваченной немцами территории, Коротков внес на рассмотрение руководства несколько предложений. Главными были следующие:
«1. Использовать возможности резидентуры НКВД в Швеции и Лондоне для прослушивания эфира на средних волнах с целью обнаружения позывных “Корсиканца”.
2. С учетом всех обстоятельств продолжить поиски новых форм связи с “Корсиканцем” и “Старшиной”, привлекая с этой целью силы и возможности военных соседей» [104] .
Уже 7 июля соответствующее указание было передано резидентурам разведки НКВД в Лондон и Стокгольм: слушать Д—5 и Д—6 по числам, кратным 4 и 7.
104
«Соседями» или «ближними соседями» издавна и традиционно разведчики НКВД называли своих коллег из военной разведки. И наоборот…