Собрание сочинений. Том 1. Поэзия
вернуться

Кормильцев Илья Валерьевич
Шрифт:

У сельской дороги

Грязь унизить нельзя.Попирай хоть ногами –Только всхлипнет, глотая твой след.Серо-коричневая, все та же –Равнодушный кисель,Исхлестанный жизнью проселка.Грязь и после тебя будет жить.Дождь ударит лиловыми копьями в землю.В этот день и в душе, и в землеГрязь смешается с каплей небесной:И в ошейнике комнаты тесно,На цепи у погоды тоскливо.Грязь потом отстоится,Возникнет туман –Изгоняемый дух недостойных желаний,Разгоняемый ветром, он тщетноЖдет найти пограничье своих очертаний.Вот и чистые игры заплещутся в охре,Игры выползков, и обнажившись на дне,Все следы амальгамою влаги зажгутся:Тело луж ослепительно! – очи огромны!И нескромны, как жизнь нескромнаК тайнам исчадий своих…Недостойные жизни – достойны лишь зла и добра.Тем, кто истинно есть – тем прилична иная судьба:Терминатора света и тьмы; в оседании мутиНаблюдать проясненье кристальное сути.Грязь добром не унизь!Там, где грязи подходы открыты –Жди рождения новых открытий.А иначе ты самС болью своей и любовью –Лишь безумный агент страховой,выживший в атомном пекле,Что, размахивая пачкой горелых листков,Ищет под пеплом наследников.

«В этом безмолвном пруду ослепленной Земли…»

В этом безмолвном пруду ослепленной ЗемлиГорода – как кувшинки: раскрывают соцветья лишь ночью.Веря – молчи. Но не веруя – тоже молчи,Ибо каналы твоих восприятий висят на цепочке,На брелоке всенощного стража Петра.Если где-то в рай и открывается дверь,Может, совсем не тебе, но по звону полночных небесПонимаешь – кому-тоТы воспарению чувств бессловесно поверь,Ибо подошва твоих восприятийКремнистой дорогой разута.Вряд ли столь важно,ктопропуск в Эдем получил,Когда в полвторого тебя фонари погружают в затменье,Важно, что есть эта ДВЕРЬ –ну а ты иль не ты –выше и выше вовек твоего разуменья.Женщину встретив полночной порой,не доверься глазам,Различающим ясно лохмотья и выступы плоти:Может, это – ниспосланный грешнику ангел небес?Только глаза загрубели, и сердце бесстрастно колотит?Пьяного встретив – песни за райское пенье прими(в это ли время ушам неразумно поверить?)Так в этот час обратится в дорогу тупик,И на бетонной стене обнаружатся двери.В игры невинныес тенью и светом играй.В сердце великаясмена эпох происходит.Может, сейчасна тебяблагодатно нисходит твой рай,Лишь потому,что к кому-тоон вправду нисходит.

Молчаливый соловей

купальщицы ногой босою море крови топчуттепла ль еще? не застудит ли грудь?Мой Соловей, пропой им, не забудь,шипом прокалывая сердце, песню,с которой Лодочника провожал ты в путь.того, кто спился от работы вечной,кто знает, что на берегу иномих встретят тени вьющихся растенийи те же муки – год за годом, день за днем.да, песня та была всем песням песнь!в ней не было ни звука: сочетаньеритмических фигур молчаньяи в гармоническом порядкеты слил с молчаньем пустотуи дал нам зримый образ неживого тела,хранящего живую красоту.ведь то был самый лучший похоронный марш!и с этой песнею купальщицы вошлив кровь по соски, и закипела пена,маня их, словно некая сирена,нырять, и пить,и грезить наяву.«Все то, что жизнью выпито из вас,вам возвращает смерть, не требуя оплаты.И Демоны, как верные солдаты,Вас охраняют в этот час.Ваш ложкой выскобленный мозгне дал бы вам таких наитий,как этот Лодочник пропитый,осуществивший перевоз…»Пой, Соловей, храня молчанье!Им, промолчавшим жизнь насквозь,Пусть станет лучшим наказаньем –на темя – капли старых слез…

У зерцала вод

ночные экзорцисты беспардонноизгнали дух тумана из пучиныстуденой лужиее эпилептический эллипсдымился раскаленной сковородкой,и плавали по ней зрачкидля Вас глазунья, госпожа Безумье!из лучших глаз – все на показ!тонуло в озере за отраженьем отраженье,и в озеро бросались прототипы,ныряя до изнеможеньяуж бездыханных полон берегодетые, нелепо собираются опятьони, пожалуй, только в это верят –лишь в то, что повторяется опятьнебрежно голова сидит на шляпе,подходят плохо руки к пиджаку,ботинок жмет ногаони не пожелали скрыть тоску –свое очередное развлеченьевот у зерцала вод собрался весь народи просит воротить вчерашний день,когда еще не умирала тень,когда еще само несло теченьетеперь руками надо им без промедленьягрести самим, чтоб не почить в водетень, первым ты была предупрежденьем!кто вычел легкость из струенья вод?виновных обнаружили, и вотдетей своих бесстыдных и нагихони в огонь бросают, как в цунами,поднятое вещающими снами,что снились им, когда они в травеиграли с сестрами в волнующие игрыздесь, у зерцала вод, идет расправа,но пенная вода и правых и неправыхзеленою ладонью накрываетта нежная вода, что ты пила,та темная вода, которой стала,та пенная вода, откуда родилась

Пловец

Тени сгущались в чернила,ими писались кляузына улиц ярких лентахтемными подворотнями.Плакали глупые ивыв зеленые воды страха,падали спелые слезы –универсальное рвотное.В зеленые воды страхагляделось такси одноглазое,скользило по ним, ведомое,как лодка на перевозе.В зеленую воду с грохотомсыпался щебень смелости –былые колонны храбрости,разрушенные морозом.Скручивались и спутывалисьпрозрачные волосы вечности,как водоросли подводные,хватающие за руки……пловец был последним камушком,на откуп случаю брошенным,последним героем Магии,последнею жертвой Науки.Пловец был всплеском и выкрикомв зеленом зеркале стонущем,нелепым пеплом ярости,плевком разъяренного гневаИ те, кто на берег выплыли,уже почти растворившиеся,кидали ему с их облаканебес спасательный круг.В зеленые воды страхавходили глупые женщины,взвизгивая от удовольствия,пробуя воду ногой.В этой визжащей массенелепо пловец барахтался,укутан водой, как Истина,в воде, словно Ложь, нагой.Ах, быль, разновидность небыли!Пловец, разновидность тонущего!Нашей борьбы с океаномнелепая подноготная…Плакали глупые ивыв зеленые воды страха,падали спелые слезы –универсальное рвотное

Ложе

А тени скрадывают тениИ лунных дисков на воде бобы –Плоды чудовищных растений,Корм пастырям, ушедшим во гробы.Акриды с диким медом и мокрицы –В сиянье глаз пред балдахином даньХитином ослепляюще искритсяИ освещает синюю елань.Фиалковые лица ослепленныхЖивотворят сияющий покой.Живую дань Царь НасекомыхБерет дряхлеющей рукой.И мы пришли, два локона сиреньих,Уступленных прибрежным валунам;Два листика, дрожащих в опасеньеПрервать счет гипнотическим слонам.Слонов считали, потому что сонноВсе плавало вокруг, а спать мы не могли,Взволнованные плеском патефонаПруда округлова с лучом вместо иглы.И чуялось, что Царь придет внезапно,Узнав, что ложе узурпировано вдруг,И горизонты вмиг захлопнуты капканом,Мы сбавим ожиданье хищных рук.И мы спешили, заплетая ногиВ косу Лилит, успеть познать ночлег,Пока нам не швырнули громы боги,Как будто на спину холодный снег.А ведь сейчас, в плачевное мгновенье,Когда поднялись груди-жемчуга,Арена боя в чудном мановенье,Наставит миру карликов рога.И предводитель карликов, Царь Муший,Сам Бель-Зибаб, швырнет нас от грудей,К комедии, известной под названьемИстории Трагической Людей.30.07.1978, с. Ловозеро

«О эльфы! Лица, стиснутые рамками…»

О эльфы! Лица, стиснутые рамкамиМоих мир искажающих очков;Изгнанье беса радости из радугиМишени концентрической зрачков.Они тебя вели сквозь мятый папоротникИ берегли от змей в малине, только где,Как к ягоде, к ноге влекущей маленькой,Браслет из раковин на золотой ноге?И прозябали мы в своем неведенье,А эльфы волокли речной браслет,Туда, где мы бывали не последними;В овес, в крушину, в ежевику, в бересклет.В траву бросали смятую, где помнилиТравинки тяжесть двух гранитных тел,Где все увидели глаза росы, где пролилиМолочный сок, и очиток, и чистотел.И в раковинах, что травою тронуты,Уста песка детей произвели:С глазами желтыми, увенчанных коронами,Вооруженных памятью золы,Золы сожженных дней, бескрайних гарей, пустошей,Сердец разбитых и твоей любви:Твой пот стал кровью величавых юношей,Зубами стали ссадины твоиТе ссадины, что никакие грешныеНе сделали б, ни шиповатый лес,А выскребло в лодыжках путешествиеПо битому стеклу твоих небес.Чудовищно огромные, прекрасные,Они под утро вышли из лесовИ мерно шли дорогами опаснымиВсе дальше, прочь от наших слов и снов.Чтоб нас сберечь, в траве лежащих сутками,Они причину уничтожить шлиТех бед, что предвещали бедным путникамГоргоны волосы из-за холмов вдали.И мы, родители, не слышали о каре,Постигшей чорта на холмах вдали,И белое, лишенное загараЦвело кольцо на стебельке ночи.И мы в ночном дыханье не слыхалиЗвучанье битвы: утренний наш слухЛишь звон жары и луга наполняли,Жужжанье то ли эльфов, то ли мух.23.07.1978, с. Ловозеро

Дом палача

что больше выжимает слез из век тряпичных?руки тех рек, к которым вновь нельзя вернутьсяи мы потеряны в кустарнике когтистомдрожим и падаем, бежим на огонеккак страшно, если лист в лицо ударит –зеленая пощечина из тьмы!деревья вынут корни из земли,обуют их и двинутся в дорогу,чтоб скинуть иго человеканедолговечное: его поглотит лесвсе потому, что провели мы детствов библиотеке пыльной,во дворе хромого Дома Палача,к которому не приближалисьблагопристойныеи эта щель в стене, и дачный флирт,и лень в тоскливый полдень, и девчонка,ведущая, как тропка, в луговину –все обернется против насты помнишь: она купалась голая в реке,и этот знойный луг ты проглотил,как горькую пилюлю самосознаньяи фатальности кончиныпод шпагой леса, сдвинутого вдруги недоноска с воинством зеленым?а ей уже за двадцать было,порочность обещала целый мир…но как ты равнодушен был!и только тихо удивлялся,что речка вылилась из берегов –так много было в этой женщиненапева пеночек и плескаО Дома Палача тоскующие дети!