"Как жизнь во Франции?" спрашивали они.

Что я могла им сказать? Депрессия? Пустота? Я хочу чтобы мои родители вернулись? Вместо этого я лгала.

Я сказала им что счастлива жить в Париже.

Это было отлично, потому как французский Джорджии и мой был совершенным благодаря тому, что мы знакомились со множеством людей.

Что я не могу дождаться, когда пойду в школу.

Моя ложь не должна была произвести на них впечатление.

Я знала что они жалели меня, и хотела их убедить что я в порядке.

Но каждый раз нажимая "отправить", я перечитывала сообщение, понимая, какая огромная разница между реальной жизнью и вымышленой, которую я создала для них.

И это вогнало меня в еще большую депрессию.

Наконец, я поняла что не хочу ни с кем разговаривать.

Однажды ночью в течение 15 минут я сидела, положив руки на клавиатуру, отчаянно выискивая что-то, даже немного позитивное, что могла бы сказать моей подруге, Клаудии.

Я удалила сообщение, и глубоко вздохнув, полностью удалила свой адрес электронной почты из интернета.

Gmail спросил меня, уверена ли я.

— О, да, — сказала я нажимая красную кнопку.

Огромный груз упал с поих плечь.

После, я закрыла свой ноутбук в ящике, и не открывала его пока не начался учебынй год.

Мейми и Джорджия воодушевили меня выбраться из дома и познакомиться с кем-то.

Сестра пригласила меня погулять с ее друзьями, позагорать на пляже рядом с рекой, или пойти в бар, послушать живую музыку, или в клуб, где они танцевали по выходным ночи напролет.

Через некоторое врем приглашения прикратились.

— Как ты можешь танцевать после того что случилось? — Однажды я спросила Джоржию, когда та сидела на полу спальни и красилась перед по золоченым зеркалом в стиле рококо, которое она стянула со стены и облокотила о книжный шкаф.

Моя сестра была безумно красивой.

Ее клубнично-светлые волосы были подстрижены, как у феи, что удивительно красиво сочеталось только с такими, как у нее, поразительно высокими скулами.

Ее кожа цвета персика со сливками была усыпана мелкими веснушками.

Как и я, она была высокой.

Но, в отличие от меня, она имела сногсшибательную фигуру.

И я бы убила за ее кудряшки.

Она выглядела на 21, хотя лишь через пару неделю ей будет 18.

Она повернулась ко мне.

— Это помогает мне забыть, — сказала она накладывая новый слой туши.

Помогает чувствовать себя живой.

Мне так же грустно, как и тебе, Кэти-Бин.

Но это единственный известный мне способ справится.

Я знала что она говорит правду.

Я слышала, как она ночами рыдала в своей спальне, её сердце было разбито.

— Подавленое состояние не принесет никакой пользы, — тихо сказала она.

— Ты должна больше времени проводить с людьми.

Чтобы отвлечся.

Посмотри на себя, — сказала она положив тушь и притянув меня к себе.

Она повернула меня лицом к зеркалу.

Увидев нас вместе, вы никогда не подумали бы, что мы сестры.

Мои длинные каштановые волосы были безжизненными, а моя кожа, которая благодаря генам моей матери никогда не загорает, была бледнее обычного.

А мои сине-зеленые заспанные глаза с тяжелыми веками, были совершенно не похожи на страстные глаза моей сестры.

"Миндалевидные глаза" так их называла мама, к моему большому огорчению.

Я бы предпочла, что бы форма глаз, вызывющую восхищение прохожих, а не в форму в виде ореха.

— Ты великолепна, — заключила Джорджия.

Моя сестра…

моя единственная фанатка.

— Да, скажи это толпе мальчиков выстроившихся за дверью, — сказала я и состроив гримасу отшла от нее.

— Ты не найдешь парня, проводя все время в одиночестве.

И если ты не прекратишь ходить по музеям и киношкам, ты превратишься в одну из женщин 19 века из твоих книг, которые всегда умирали от чахотки или водянки или чего-то в этом роде.

Она повернулась ко мне.

— Послушай.

Я перестану приставать с просьбами пойти со мной, если ты выполнишь одно моё желание.

— Зови меня просто, Фея крестная, — сказала я и попыталась улыбнутся.

Возьми свои книжонки, и выйди посидеть в кафе.