– Отдала бы с великой радостью, – Карпентье затянулась и выпустила струйку дыма в лицо Балаво, – если б не Вивьенн.

– Я запутался.

– Как вам комнатка? – спросила Вивьенн.

– Я бы попросил заменить ее, плати я полную стоимость Трансконтиненталя. Вид в окно не тот, если смотреть с улицы.

– И он не случайно именно таков. Этот номер – такая же площадка для развратных съемок, как и дом в Железном Городе. Луи хорошо зарабатывает и может позволить себе выкупить его надолго. А я прикрываю его. В отеле работать удобно. Всегда можно найти уголок для любых занятий.

– И зрителям приятно наблюдать за сношением в такой удручающей обстановке?

– За особыми видами сношений – да, – встрял Балаво. – Плетки, содомия, все, что занимает взыскательные умы.

– Плетки, содомия, резня серпами, – заметил Ги.

– А еще по несчастной прихоти судьбы Луи мой брат.

– Вивьенн обратилась ко мне, чтобы облегчить участь родственника, – подхватила Карпентье. – Вот и пришлось пойти на уступки.

– Похоже на сговор, младший оперативник.

– Похоже на то. Но цель оправдывает средства.

Луи Балаво шел к своей мечте долгие годы. Ничем не выделявшийся из серой толпы сверстников молодой человек испытывал нужду в деньгах и проблемы с женщинами. Зато у него была великая цель: стать театральным режиссером. Свет больших рамп манил к себе, обещая славу, состояние и признание. Луи не хватало всего лишь двух вещей: опыта и связей. И если со вторым разобраться было сложно, накопить первоначальные знания в постановке сцен двадцатилетний Балаво сумел.

Первую визионную порнотрансляцию он организовал прямо из стен авангардного театра, где подрабатывал уборщиком. Актриска, вечно маявшаяся бессловесными ролями, и перебивавшийся случайными заказами костюмер-самоучка согласились заняться любовью перед оком визора. На роль последнего Балаво подыскал слабого и потому совершенно отчаявшегося телепата-алкоголика, чьих сил хватало лишь на пять-семь экранов. Стоя одесную сотрясавшегося от жесточайшего похмельного синдрома визора, Луи с неудовольствием наблюдал за неловкими потугами изобразить страсть. Актриса оказалась настолько же бездарной в деле публичного разврата, как и в драматическом амплуа, а у ее кавалера каждые десять минут возникали проблемы с эрекцией. Это был провал. Двое из семерых зрителей потребовали уплаченные за просмотр деньги назад, Балаво разогнал свою первую команду и на целый год сел за бумаги.

Он писал не роман и не стихи. Из-под пера целеустремленного парня выходили инструкции и требования к актерам и визорам. Провалив дебют, Луи вынес необходимые уроки и решил сделать упор на то, что остальным режиссерам казалось малозначимым – на атмосферу и правильные ракурсы.

Вторая же трансляция Балаво принесла ему славу. Заставив парочку любовников, переманенных у Мартена Одервье большим гонораром, совокупляться на фоне завешанных кладбищенскими пейзажами стен, в окружении бутафорских могил и склепов, Луи попал в точку. Ничего подобного до него не снимали. Не остановившись на этом, Балаво навсегда убрал из кадра все признаки роскоши, достатка и благополучия. Фирменным знаком его трансляций стали полумрак, эстетика упадка, нарочито грязные и старые предметы мебели.

Ласточка-Денн стала для Луи настоящей находкой. Изысканной красоты женщина, приняв приглашение на съемки у мрачнейшего из порнодельцов, принесла ему больше десятка тысяч крон. Контраст между совершенным телом Денн и окружавшим ее фальшивым тлением нашел живейший отклик в сердцах и органах, весьма от сердец удаленных, у подавляющей части ценителей визионного разврата. К тридцати годам Балаво достиг успеха. Не того, о котором грезил, но зато вполне реального и приносящего доход.

– Подстроить гибель Ласточки? Никогда! – подытожил Балаво.

Ги склонен был поверить Луи. Но оставить его в покое, не задав еще пару вопросов, было бы глупо.

– Кто должен был сниматься с Денн в тот день?

– Марсель, – ответила вместо брата Вивьен. – Я его как раз выгнала из номера. Он любит тут подремать, если съемок нет.

– Какой Марсель? – уточнил молодой человек. – Раву?

– Он самый. Бездельник тот еще, но симпатичный, ничего не скажешь.

– И где его искать? – вмешалась Карпентье.

– Да кто ж его знает, м'дам! – Балаво по-женски всплеснул руками. – Я ж ему не мамка, чтобы велеть возвращаться до полуночи. Вообще, он пьет частенько. Все гонорары спускает на выпивку и курево.

– Луи, – Ги приобнял дельца за плечи, – этот парень ночует в снятой тобой комнате, общается с твоей сестрой, трахает твоих актрис, в конце концов, а ты не знаешь, в каком кабаке искать его в случае надобности? Я скорее поверю во Всевечного Отца, чем в это.

– К чему скрывать его? – поддержала Карпентье. – Тем более, учитывая, что вы сами вызвали оперативников на место преступления, а теперь помогаете нам. Вы хотите, чтобы убийства прекратились?

Балаво кивнул.

– Где найти Марселя Раву?

– Подвал старого Вана, – сказал Луи. – Попробуйте там. Дешевый опиум из Четао и грошовый абсент. Учтите сами, что публика там соответствующая.

– Разберемся, – заверила Балаво полицейская. – Вдвоем проще.

– А Галлар?

– А ему я пока ничего докладывать не буду. Это и не в ваших интересах тоже. Когда Галлар, ведомый подложным аудиографическим звонком, явится сюда, никаких зацепок по Раву он не найдет, не так ли, Вивьенн?

– Здесь будет пусто, как в Круге Стяжателей.