Звезды блестели в побитом лунной молью бархате ночи, мягкий свет луны в прорехе небес припорошил тишину садоводства. Мы с кисонькой сидели на подоконнике и с высоты второго этажа благостно озирали свои угодья. Пахло матиолой и немного лягушками из пруда. В кустах чуть слышно что-то чирикало, скрежетало и похрустывало. Далекое и безопасное. Думала я…

Кисонька насторожилась, узрев внизу подозрительную активность. Темные тени в количестве пяти штук бесшумно стекались из кустов на пятачок перед домом. Похоже, конкретные пацаны забили стрелку.

Пацаны расселись на траве в ряд… И дачная блаженная тишина раскололась, и осколками ее накрыло нас с кисонькой.

Сначала с глуховатым рокотом вступил старшой. Его поддержали два-три нагловато– пронзительных тенора. И уже потом вступила мелочь, звонко-заливисто поддакивая. Соло и дуэтами, слитно и вразнобой кошачий хор упоенно голосил…

Кисонька взирала на котов с видом Изабеллы Кастильской, случайно встретившей в дворцовом саду папуасов – «Что это? Надо же, они живые!». Коты орали истошно и самозабвенно. Я заслушалась. Минуты через три даже начала различать их голоса, выделять любимчиков. Ночь утратила свою романтичность, однако добавила в наши с кисонькой посиделки азарта.

Периодически кто-то из теноров пытался вломить басу. Рулады прерывались шипением и воем. Мелочь ушастая тоже не могла орать в сторонке и вливалась в битву, срываясь на визг.

И только я решила делать ставки на победителя, как в наше казино «Под каштаном» ворвались копы. Дверь соседского дома распахнулась, и на пороге в ореоле света появился коп. Он был всего один, лет шестидесяти, в резиновых чунях на босу ногу, синих по колено труселях… и с поленом в руке. «Етить!..» – заорал коп и потряс поленом над головой.