Шрифт:
– Конечно, достаточно, – сказал Валькенштейн.
– Вполне достаточно, – сказал Васэда.
Через четверть часа Горбовский выкарабкался из кессона, на ходу расстегивая пилотский комбинезон. Он был рассеян и смотрел поверх голов.
– Ну что? – нетерпеливо спросил Васэда.
– Все в порядке, – сказал Горбовский. Он остановился посередине коридора и стал вылезать из комбинезона. Он выпростал из комбинезона одну ногу, наступил на рукав и чуть не упал. – То есть что я говорю – все в порядке. Все никуда не годится.
– А что именно? – осведомился Валькенштейн.
– Я есть хочу, – заявил Горбовский. Он вылез наконец из комбинезона и направился в кают-компанию, волоча комбинезон по полу за рукав. – Дурацкая планета, – сказал он.
Валькенштейн отобрал у него комбинезон и пошел рядом.
– Дурацкая планета, – повторил Горбовский, глядя поверх голов.
– Это весьма трудная планета для высадки, – подтвердил Бадер, отчетливо выговаривая буквы.
– Дайте мне поесть, – сказал Горбовский.
В кают-компании он с довольным стенанием повалился на диван. Когда он вошел, Сидоров вскочил на ноги.
– Сидите, сидите, – благосклонно сказал Горбовский.
– Так что же случилось? – спросил Валькенштейн.
– Ничего особенного, – сказал Горбовский. – Наши боты не годятся для высадки.
– Почему?
– Не знаю. Фотонные корабли не годятся для высадки. Все время нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.
– Атмосферные магнитные поля, – сказал атмосферный физик Васэда и потер руки, шурша ладонями.
– Может быть, – сказал Горбовский.
– Что же, – неторопливо сказал Бадер. – Я вам дам импульсную ракету. Или ионолет.
– Дайте, Август, – сказал Горбовский. – Дайте, пожалуйста, нам ионолет или импульсную ракету. И дайте мне поесть кто-нибудь.
– Господи, – сказал Валькенштейн. – Да я уже и не помню, когда в последний раз водил импульсную ракету.
– Ничего, – сказал Горбовский. – Вспомнишь. Послушайте… – ласково сказал он. – Дадут мне сегодня покушать?
– Сейчас, – сказал Валькенштейн.
Он извинился перед Сидоровым, снял со стола журналы и накрыл стол хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и гречневую кашу.
– Стол накрыт, Леонид Андреевич, – сказал он.
Горбовский нехотя поднялся с дивана.
– Всегда надо подниматься, когда надо что-нибудь делать, – сказал он.
Он сел за стол, взял обеими руками чашку с молоком и выпил ее залпом. Затем он обеими руками придвинул к себе тарелку с кашей и взял вилку. Только когда он взял вилку, стало понятно, почему он брал чашку и тарелку обеими руками. У него тряслись руки. У него так сильно тряслись руки, что он два раза промахнулся, стараясь поддеть на кончик ножа кусок масла. Бадер, вытянув шею, глядел на руки Горбовского.
– Я постараюсь дать вам самую лучшую импульсную ракету, Леонид, – сказал он слабым голосом. – Наиболее лучшую.
– Дайте, Август, – сказал Горбовский. – Самую лучшую. А кто этот молодой человек?
– Это Сидоров, – объяснил Валькенштейн. – Он хотел говорить с вами.
Сидоров встал опять. Горбовский благожелательно поглядел на него снизу вверх и сказал:
– Садитесь, пожалуйста.
– О, – сказал Бадер. – Я совершенно забыл. Простите меня. Леонид, товарищи, позвольте представить вам…
– Я Сидоров, – сказал Сидоров, неловко усмехаясь, потому что все глядели на него. – Михаил Альбертович. Биолог.
– Уэлкам, Михаил Альбертович, – сказал волосатый Диксон.
– Ладно, – сказал Горбовский. – Сейчас я поем, Михаил Альбертович, и мы пойдем в мою каюту. Там есть диван. Здесь тоже есть диван… – он понизил голос до конфиденциального шепота, – но на нем расселся Бадер, а он директор.
– Не вздумайте взять его, – сказал Валькенштейн по-японски. – Мне он не нравится…
– Почему? – спросил Горбовский.
Горбовский возлежал на диване, Валькенштейн и Сидоров сидели у стола. На столе валялись блестящие мотки лент видеофонографа.
– Я вам не советую, – сказал Валькенштейн.
Горбовский закинул руки за голову.
– Родных у меня нет, – сказал Сидоров. (Горбовский поглядел на него сочувственно.) – Плакать по мне некому.
– Почему – плакать? – спросил Горбовский.
Сидоров нахмурился.
– Я хочу сказать, что знаю, на что иду. Мне необходима информация. На Земле меня ждут. Я сижу здесь над Владиславой уже год. Год потратил почти зря…