Из этого письма Хахлова к Сушкину видно, что они уже далеко не в первый раз обсуждают проблему и возможные пути практических исследований. Хахлов приводит некоторые новые экологические детали, подчеркивает отличие этих сведений от мифологии и пишет: «Как видите, вопрос получает другую постановку, и в его основу кладутся факты, если только возможно верить хотя бы 1/1000 слышанного». Автор не сомневался, что верить можно и гораздо большему проценту. Непосредственно этот обмен письмами был вызван неудачею заявления Хахлова в Академию наук, оставленного без последствий и подшитого по распоряжению академика-этнографа В.В. Радлова к делу «Записки, не имеющие научного значения». Хахлов и Сушкин обсуждали теперь другой путь организации экспедиции – через посредство Западно-Сибирского Отдела Русского Географического Общества. Давая эти практические советы, Сушкин, как видно из ответа, одновременно сообщал Хахлову и новые сведения о «диких людях», относящиеся к Кобдинскому району Монголии, – кстати сказать, одному из последних районов Монголии, откуда и до самого недавнего времени поступают сообщения о редких наблюдениях «алмасов». Если даже эти сведения Сушкин лично собрал во время своей экспедиции в Алтай и Монголию в мае-августе 1914 г., остается вероятным, что он был в той или иной мере в курсе работ «школы Жамцарано» по этому вопросу.

Ознакомимся с ходом и краткими выводами исследований В.А. Хахлова. Для этой цели мы воспользуемся двумя его сводками: 1) «О «диком человеке» в Центральной Азии», 2) «Что рассказывали казахи о «диком человеке» (ИМ, IV. № 122.). Они написаны в 1958–1959 гг. на основе частично сохранившихся в личном архиве В.А. Хахлова полевых дневников, записей и зарисовок, преимущественно 1912–1915 гг. Возможность влияния современной литературы о «снежном человеке» на эти сводки Хахлова очень невелика, тем более, что первая из них была составлена до появления в СССР какой-либо существенной литературы о «снежном человеке», а за зарубежными изданиями В.А. Хахлов не следил, так как с 1915 по 1958 г. совершенно прервал всякие занятия данной темой.

В течение нескольких лет молодой исследователь объезжал прилегающие к Зайсану и Тарбагатаю районы Джунгарии, тщательно слушая и записывая все, что так или иначе касалось «дикого человека». Сначала он, конечно, полагал, что «дикий человек» – миф, затем оказалось, что «его видели, его ловили, он оставлял следы на песке, распространял запах, кричал, сопротивлялся, жил на привязи некоторое время». От представления о мифичности «дикого человека» пришлось вскоре отказаться. Существо это для самих казахов, имеющих сведения о нем, говорит Хахлов, представляет загадку, по совсем другого рода. Все они обращались к нему, как к человеку сведущему, с просьбой сказать им, что это за создание – человек ли, зверь ли, правильнее ли считать его зверем, напоминающим человека, или человеком, похожим на зверя? «Мое положение, говорит Хахлов, было не из завидных, так как лично я не видел этого существа, мог судить о нем лишь по рассказам, и был, пожалуй, в большем недоумении чем они, ибо сомневался в существовании «дикого человека», тогда как они были уверены, что он есть и живет где-то на юге, там, где встречаются бывшие долгое время загадочными дикие лошади и дикие верблюды». Почти при каждой попытке уточнить место обитания этого «дикого человека» Хахлов наталкивался на сопоставление с местом обитания указанных животных. Затем Хихлову удалось найти среди казахов и двух очевидцев, которым случалось увидеть «дикого человека», в Центральной Азии, куда они ездили к родственникам. Один ежедневно на протяжении нескольких месяцев наблюдал пленную самку «дикого человека» на привязи, другой участвовал в поимке самца. Оба они видели «дикого человека» в разных местах и ничего не знали друг о друге. Удалось разыскать также охотников и пастухов, поведавших о своих беглых наблюдениях. Детальный опрос их зоологом дал ценные и убедительные научные результаты.

Один очевидец, за год до опроса находясь в горах Ирень-Кабырга, однажды вместе с местным табунщиком пас ночью лошадей. На рассвете они заметили какого-то человека и, заподозрив в нем конокрада, быстро вскочили в седла, захватив длинные палки с волосяными петлями на концах, которыми арканят лошадей. Так как «человек» бежал неуклюже, им удалось набросить на него две петли и задержать. При этом он кричал, вернее, визжал («как заяц»). Разглядев пойманного, табунщик объяснил приезжему, что это «дикий человек» – безобидное существо, никакого ущерба людям не причиняющее, и его следует отпустить. Отпустив «дикого человека», оба казаха последовали за ним и обнаружили место, куда он скрылся: углубление под нависшей скалой, где было набросано довольно много сухих стеблей и высокой травы (курая).

В заявлении В.А. Хахлова в Академию наук в 1914 г. был описан, видимо, другой случай поимки «дикого человека»; здесь ряд подробностей отличается. Сначала приводится запись рассказа одного из двенадцати табунщиков, который, оставшись ночью один при костре, был перепуган до обморока появившимся голым человеком. Приводимая далее запись слов его товарища гласит, что, прибежав на крик, остальные могли только уразуметь, что в камышах скрылся какой-то человек, и, растянув веревку вокруг камышей, сидя на лошадях, стали загонять, скоро кто-то сильно дернул веревку в руках рассказчика, он чуть не упал с лошади, но подоспевшие остальные киргизы набросили веревку на шею и вытащили из камышей голого обросшего полосами человека. Связавши ему руки назад, полагая, очевидно, что он конокрад, его стали бить нагайками, добиваясь от него, кто он, но истязание не помогло – он только кричал как заяц. Лишь наутро пришедший старик объяснил табунщикам, что это «дикий человек» и говорить не может. Однако дальнейшее описание пойманного совпадает с данными о том самце, поимка которого описана выше.

Другой очевидец, разысканный В.А. Хахловым, несколько месяцев наблюдал «дикого человека» в районе реки Манас, или Дамь, впрочем в письме к П.П. Сушкину (1914) В.А. Хахлов пояснял, что это скорее направление, откуда идут сведения, а рассказы очевидцев более точно могут быть приурочены к берегам озера Аир-нор или Таш-нор, и урочищу Торгоут-уткуль. Объект наблюдения на этот раз – существо женского пола, жившее прикованным на цепи на какой-то небольшой мельнице, пока, наконец, не было отпущено на волю. Это существо очень редко подавало голос и было тихим и молчаливым. Только при приближении к нему оно скалило зубы и издавало визг. Лежало и спало оно очень своеобразно – «как верблюд» по выражению рассказчика, а именно на подогнутых под себя коленях и локтях, немного расставленных, положив голову лбом на землю, причем кисти рук располагались на затылке (в этой позе подчас спят маленькие дети, имеются сведения, что так спят тибетцы). Очевидно, именно таким положением во время сна на каменистой почве объясняется, что у данного экземпляра на локтях, коленях и лбу кожа была грубая «как подошва у верблюда». Из предлагаемой ей пищи пленная самка «дикого человека» ела только сырое мясо, некоторые овощи и зерно, причем последним главным образом ее и кормили. К вареному мясу не прикасалась, к хлебным лепешкам начала привыкать позднее. Иногда схватывала и ела появлявшихся поблизости насекомые. Пила или припав к воде, («как лошадь»), или макая руку и слизывая стекающую воду. Когда невольницу отпустили на свободу, она, неуклюже переступая, болтая длинными руками, убежала в камыши, где и скрылась.

Приводит В.А. Хахлов и запись рассказа проживавшего на Алтае отставного солдата, которому в 60-х годах пришлось побывать в Джунгарии, южнее оз. Улюнгур, и во время охоты на кабанов в тростниках вместе с офицером увидеть и схватить вышедшую из тростников странную дикую женщину, всю покрытую волосами. У нее были покатый лоб, глубоко впавшие глаза, большие челюсти, короткая шея. Руки ее выглядели длинными, ступни ног были широки, «как растоптанные башмаки», – таких ног никогда не увидишь у людей. Пойманная вырывалась, издавая визг. Как только ее отпустили, она убежала в камыши, широко расставляя ноги, «как будто у нее на каждой ноге было привязано что-то тяжелое».

Однако главное значение для сравнительно-анатомического описания имела опросная работа с первыми двумя очевидцами. В.А. Хахлов изобретательно использовал различные приемы, чтобы перевести сообщения казахов-кочевников па язык современной науки. Тем более он был поражен: выдумать все это рассказчики не могли, не могла бы полностью совпасть фантазия двух человек, совершенно незнакомых к тому же с зоологией и антропологией, да и не знавших до того друг друга. Для дополнительной проверки Хахлов сфотографировал из книг изображения гиббона, шимпанзе, гориллы и реконструкцию доисторического человека и дал эти снимки обоим очевидцам с просьбой показать, какая из фотографий больше напоминает виденного ими «дикого человека». И тот и другой указали на последнюю, оговорившись что виденное ими существо «больше похоже» на это изображение, однако отличается от него. Следует попутно отметить, что сорок лет спустя ту же методику применяли исследователи проблемы «снежного человека» в Гималаях, и примерно с тем же результатом.