Сёмкина находка

Аннотация

«Семкина находка» — маленькая приключенческая повесть о героическом поступке двух друзей-мальчишек, живших во время войны на оккупированной фашистами территории.

Михаил Аношкин Сёмкина находка Маленькая повесть БОИ Несколько дней назад за деревней, там, где большак ныряет в овраг, фашистские самолеты настигли отступающую колонну красноармейцев и принялись её бомбить. Красноармейцы рассыпались по оврагу и по полю. Открыли по стервятникам огонь из винтовок и пулеметов. Одного подбили. Он загорелся, и дымя, скрылся за горизонтом. Громовой шквал боя упрямо накатывался на деревню, загоняя всё живое в укрытие. Дребезжали в окнах стёкла. Одна из бомб разорвалась недалеко от околицы. В крайних хатах вылетели все стёкла, а с одной даже сорвало соломенную крышу. Когда у оврага взорвалась первая бомба, Сёмка Архипов кинулся было к тополю, который рос позади дома. Хотел забраться на самую верхушку и посмотреть, что делается возле оврага. Но мать разгадала его намерение, сердито вернула обратно и для острастки ещё стукнула по затылку. Спустились в погреб. Мать молчала, баюкая на руках маленькую Нюську, настороженно вслушиваясь в шум боя. Сёмке на месте не сиделось. Он кинулся по лестнице к крышке, приподнял её и — дневной свет неудержимо ворвался в погреб. Мать устало повернула голову: — Уйди, ради бога, оттуда. Уйди! Сёмка нехотя спустился на холодный земляной пол. Вообще Сёмке крепко не повезло. Война идёт четыре месяца, фашисты почти добрались до деревни, а Сёмка всё сидит дома. Когда ушёл на войну отец, Сёмка тоже собрался бежать на фронт: «Тятьке помогать буду, чтобы скорее проклятых фашистов прогнать». Главное, не мог подобрать товарища. Петька Куликов, закадычный друг, поначалу вроде согласился бежать. Но когда надо было отправляться в путь, отказался: нету, мол, оружия. А без него, ясно, на фронте делать нечего. Но тут Петьке повезло. Какой-то командир, который останавливался на постой у Куликовых, подарил ему настоящий револьвер! Правда, барабан у револьвера не крутился, но его можно наладить. Теперь-то Сёмка посчитал, что настал самый подходящий момент бежать на фронт. Петька же, наклонив голову, промямлил: — У меня мамка больная... Тогда Сёмка решил, что Петька просто трус. Поругался с ним и хотел поколотить, но раздумал. У Петьки есть револьвер. Раз сам на фронт не идёт, может, отдаст его Сёмке. А поколотишь — дело испортишь. Но мямля Петька ни за какие посулы револьвера не отдавал. Сёмка предлагал ему даже своего любимого щенка Шарика. Петька всё равно упрямо мотал головой: — Не дам. Хитрый какой! Тут уж Сёмка не выдержал, стукнул приятеля по голове. Петька только зло показал кукиш: — На-ко, выкуси! И пустился наутёк... Было это две недели назад. Сейчас Сёмка сидел в погребе и прислушивался к глухому гулу боя — взрывам и трескотне пулемётов, косился на мать. Тоже, не разрешила посмотреть. Кто его на тополе-то увидел бы? Но вот всё стихло. Архиповы выбрались из погреба и чуть не ослепли от солнца. Однако холодно было. С тополя падали почерневшие листья. Березнячок за околицей покрылся желтизной. Осень... — От дома ни на шаг, — строго предупредила мать. — Не ровен час... Слышишь, что говорю? — Слышу, — отозвался Сёмка, посматривая в ту сторону, где недавно кипел бой. Мать скрылась в избе, неся на руках спящую Нюську. Сёмка бесцельно послонялся по двору и — решился. Воровато поглядев на окна: не следит ли мать, перелез через плетень и пустился бежать по огороду. Направление держал к оврагу. Вернулся часа через два, неся винтовку без штыка с разбитым прикладом. Карман оттягивала ручная граната. Винтовку поставил за дверь в сенках, а гранату спрятал под ступенькой крыльца. Сёмка был доволен. Пусть Петька задаётся. Подумаешь — револьвер да ещё сломанный. У него вот теперь граната и винтовка есть, а в магазинной коробке пять настоящих патронов! Мать, обнаружив винтовку, всплеснула руками: — Очумел, окаянный? Сию же минуту выкинь! Кому говорю? Добывал, добывал, а тут — выкинь? Нет! Спрятал винтовку на чердак. Мать и не заметила. Туда же перенёс и гранату. Лазил на чердак Сёмка и раньше, но никогда не замечал, что тут так хорошо. В слуховое окно можно наблюдать. Видно главную улицу деревни, по которой пролегал большак, — всё как на ладони. А вон правление колхоза — продолговатый, из красного кирпича дом. Сейчас там никого: кто эвакуировался, кто на фронт ушёл. Только заглядывает иногда дед Кузьмич, колхозный сторож. К Петьке Сёмка идти не хотел. Надо — сам придёт. Тоже, друг называется, револьвера пожалел. Попроси Петька винтовку — Сёмка отдал бы... А что? Подумал бы, конечно... Всё же винтовка — это не наган... Сёмка стал частенько забираться на чердак. Играл винтовкой. А то ложился на живот у слухового окна и смотрел на большак — кто пройдёт, кто проедет. Интересно! Однажды утром, как обычно, Сёмка забрался на чердак, проверил, на месте ли винтовка, и лёг на живот у окна. День выдался хмурый, ветреный. Уже октябрь наступил, на тополе не осталось ни листика. На западе канонада становилась с каждым днём слышней и слышней. Мать сказала, что немцы близко и, наверно, скоро придут в деревню. Когда сын забирался на чердак, она была спокойна. Пусть сидит, коли нравится. Всё лучше, чем будет носиться по улице. Сёмка увидел, как в правление вошёл Кузьмич. По дороге пробежала чёрная собака. Тётка Агафониха за водой к колодцу пошла. И всё чего-то оглядывалась по сторонам. Проковылял на своей деревянной ноге Петькин отец, зашёл к Филоновым. Оттуда вернулся с пилой. «Дрова хотят пилить», — подумал Сёмка. Поглядел вправо за околицу и увидел красноармейцев. Подвинулся ближе к окну. Сосчитал: пятеро. Пятого несли на носилках. Шли медленно, устало, качаясь словно от ветра. Вот красноармейцы поравнялись с правлением. Тут вышел Кузьмич, позвал их. Они повернули к крыльцу, с трудом поднялись по ступенькам. Им суетливо помогал Кузьмич. Все скрылись в доме. Побежать бы сейчас туда! Эх, нет. Мать дома, увидит. А проситься всё равно бесполезно — не отпустит. Стал смотреть дальше. Из правления вышел Кузьмич, заспешил к хате Агафоннхи. Постучал в окно. Выглянула хозяйка. Сказал ей что-то и направился к следующей хате. Вскоре на большаке показалась Агафониха с крынкой молока и караваем хлеба. Заторопилась к правлению. Всё понятно. Сёмку позвала мать. Когда вернулся и выглянул в окошко, на большаке и у правления было безлюдно. Вдруг послышался гул моторов. Самолёты, что ли? Но глянул за околицу — и обомлел. Немцы!.. По большаку к деревне мчались неуклюжие тупорылые автомобили. В кузовах сидели солдаты в чёрных касках. Одна, две, три, четыре машины. Много! Сёмка сбился со счёта. Они ворвались в деревню на полной скорости. Головная резко остановилась, затормозили и другие. Весь большак от одного конца деревни до другого заполнили тупорылые машины. Из кабин повыскакивали офицеры в высоких фуражках и стали прохаживаться взад вперёд, разминая ноги. Солдатам вылезать, как видно, не разрешили. Офицер из предпоследней машины махнул рукой солдату, сидевшему возле кабины с краю. Тот спрыгнул на землю, и они вместе с офицером направились к правлению. Сердце у Сёмки сжалось: что теперь будет? На крыльце появился Кузьмич, загородил вход и стал что-то торопливо говорить офицеру. Видимо, клялся, что там никого нет: перекрестился, призывая в свидетели бога. Офицер грубо оттолкнул старика, пнул дверь и вошёл. За ним автоматчик. Сёмка зажмурился: всё пропало. Кузьмич завернул за угол правления и скрылся в саду, что рос сразу же за правлением. Офицер не возвращался. Но стрельбы не было. Сёмка с надеждой подумал, что красноармейцы успели уйти. В голове колонны подали команду. Офицера с автоматчиком всё не было. С предпоследней машины спрыгнули два солдата и побежали к правлению. Сёмка снова замер. Автоматчики скрылись в дверях. И тоже задержались. Колонна тронулась в путь. Остались только две последние машины. Немцы забеспокоились, посыпались из кузовов словно зелёный горох. Автоматы приладили на животе дулами вперёд и всей оравой двинулись к зданию. Звонко лопнули в окнах стёкла, наружу высунулись дула трёх автоматов и винтовки. Началась бешеная стрельба. Немцы тоже открыли огонь. Некоторые кинулись в обход. Один офицер, размахивая наганом, бросился вперёд, зовя за собой солдат. Пуля тут же настигла его и он, неловко перегнувшись, ткнулся головой о землю. — Ага! — заорал Сёмка. — Получил! В это время вернулись в деревню те машины, которые уехали вперёд. Солдаты прыгали из кузовов сходу и бежали туда, где гремела стрельба. — Гады! — шептал Сёмка. — Гады! Вскоре правление замолчало... Сёмка заплакал. — Ну, погодите, — всхлипывал он, — мы вам ещё покажем! Немцы торопились. Подобрав своих убитых, укатили на восток, не тронув жителей и оставив в целости деревню. Вечером дед Кузьмич постучался к Архиповым. Сёмка ещё не спал и слышал, как тот сказал: — Ты, Катерина, давай к правлению. Похоронить героев-то надо... НАХОДКА Утром Сёмка заметил, что мать ходит заплаканная, печальная. После завтрака она погладила сына по голове и грустно промолвила: — Вот и нашего отца где-нибудь так... — Не надо, мам. — Ох, сколько горя кругом, сколько горя... Сегодня Сёмка смотрел на правление другими глазами. Само здание, покарябанное пулями и осколками гранат, казалось ему теперь иным. Оно и пугало и притягивало Сёмку. Хотелось пойти туда, посмотреть своими глазами. Но боялся — страшно. Сколько людей там вчера погибло... Решился лишь на второй день. Постоял возле крыльца. Ветер качал повисшую на одном шарнире створку окна. Она тоскливо скрипела. Казалось — выйдет вдруг из мрачного проёма двери кто-нибудь и скрипучим голосом спросит: — Тебе чего надо? «Никого там нет, — успокаивал себя Сёмка. — Бояться нечего. На фронте в разведку пойти, — небось, пострашнее будет!» Собрался с духом, шагнул. На пороге остановился. Пол был разворочен гранатными взрывами. На досках кое-где видны бурые пятна крови. Жутко... Сёмка все утолки обшарил. Ничего не нашёл, кроме стреляных гильз. Вздохнул, собрался уходить, но вдруг подумал: «Посмотрю-ка, что в печке. Открою дверцу и посмотрю». Открыл, заглянул и — даже сердце ёкнуло: что-то есть! Свёрток какой-то. Сверху газета, а внутри? Протянул руку, пощупал — твёрдое. Вытащил, развернул: планшет! Новенький, с настоящей военной картой! Спрятал находку под пальто и пустился домой. На чердаке устроился у слухового окна и принялся исследовать содержимое. Под картой обнаружил тетрадный листок в клеточку. На нём какая-то схема. Сверху написано крупно: «Озёрки». Внизу выведены прямоугольники. От крайнего вверх ползла жирная черта-стрелка. Она уперлась в знак, который изображал дерево, потом свернула вправо и поползла в место, где значков, обозначающих деревья, было много. «Лес», — догадался Сёмка. Линия кончалась в глубине леса у кругляшка. Возле него слово: «Камень». Чуть повыше жирный крестик и снова слово: «Здесь». Сёмку охватило волнение. Он не спускал глаз со слова «Здесь». Что «Здесь»? Какая тайна скрыта? Повёл взглядом по бумажке: «Озёрки». Озёрки... Так ведь это деревня! Недалеко отсюда. До войны рядом с Архиповыми жил дядя Ваня, он был родом оттуда. Сёмка принялся изучать карту. Нашел свою деревню, районный центр. Обрадовался. Слово «Озёрки» было на карте обведено двумя кругами, а над ними знакомое — «Здесь!» Понял Сёмка: тут дело серьёзное. Военная тайна! А может, от неё зависит самое важное — победа? Сёмка забеспокоился: кругом враги, вдруг они раскроют тайну! Нет! Надо что-то делать. Добраться до тайны... Передать её главному командиру Красной Армии... Отец потом скажет: «Вот какой сын у меня. Герой!» Эх, друга бы хорошего Сёмке. Вдвоём не то, что одному... РАЗГОВОР Петька с отцом распиливали почерневшие доски на дрова. Сёмка сразу определил, откуда эти доски. Куликовы разобрали стайку, в которой раньше держали корову. Корова подохла, и стайка не нужна стала. Двор без неё стал казаться шире. Петькин отец ещё до войны попал в автомобильную катастрофу. С тех пор ходил на деревяшке. В армию его, понятно, не взяли, а эвакуироваться он не пожелал: тяжело болела жена, на руках трое ребятишек. Сёмка остановился возле работающих. Егор Васильевич глянул на него мельком, а Петька даже головы не повернул: неужели ещё сердится? — Здравствуйте, — сказал Сёмка. — Здорово, коли не шутишь, — отозвался Куликов. Сёмка вздохнул. Ещё бы! Возле козел лежала целая гора нераспиленных досок, до самого вечера не кончить. — Дядя Егор, — нашёлся Сёмка. — Вы покурите, а мы с Петькой попилим! Куликов промолчал. Но когда допилили доску, он положил пилу на козла и объявил: — Теперь можно пошабашить, — и заковылял в избу. Сёмка схватил Петьку за рукав и потянул в огород. Тот было заартачился: — Чего тянешь? Пусти. — Пойдём, что-то скажу. Очутившись в огороде, Сёмка оглянулся. Вокруг никого не было. Тогда он вытащил из-за пазухи карту и расстелил её на скамейке, которую Петькин отец сколотил в прошлом году возле куста сирени. — Гляди. — Ну? — Вот и ну! — Сёмка достал из кармана тетрадный листок со схемой и показал другу. Петька стал рассматривать бумаги. Ростом он был пониже приятеля, белобрысый, даже ресницы светлые. Глаза словно голубая вода. Нос густо обсыпан веснушками и вздёрнут. Сёмка же был чернявый, с тёмными глазами, подвижный, нетерпеливый. — Ну? — спросил Сёмка. Но Петька ничего не понял. Пришлось Сёмке всё объяснять ему. После Петька сплюнул сквозь зубы и по- взрослому отрезал: — Ерунда! Сёмка на минуту растерялся. — Ерунда, — повторил Петька. — Я-то думал, ты вправду нашёл интересное. — Нет, ты посмотри! Посмотри! Они что-то спрятали тут. — Спрятали, — недоверчиво протянул Петька. — Ну да! И это, понимаешь, военная тайна! Может, важные бумаги, документы... — Какие там документы, — не сдавался Петька. — Выдумываешь ты всё. Сманить меня хочешь. На фронт я с тобой не убежал, так ты выдумал тайну. — Ты просто трус! — взорвался Сёмка. — Ладно! Без тебя обойдусь! — И обойдись! — Обойдусь, не беспокойся! Один пойду! Раскрою тайну, помогу Красной Армии, а ты сиди на печке как старый старик. Не жалко! Сёмка схватил карту, сунул её за пазуху и прямо через огород понёсся домой. Сходу перемахнул через плетень и по тропинке побежал к своей хате. Петька смотрел вслед до тех пор, пока Сёмка не скрылся... ФАШИСТЫ Эх, ненадёжный Петька друг! Вернулся домой расстроенный. Мать спросила: — Иль случилось что? — Ничего, — буркнул Сёмка и полез на чердак. Там снова расстелил карту, смотрел на неё и терзался: пойти или не пойти? Пойти обязательно надо, но одному? Хоть и брякнул сгоряча, что один пойдёт... Но зря похвастал. До Озёрков километров двадцать! Пешком день пройдёшь. До войны на попутных машинах и подводах добирались. А сейчас какие попутные машины? Да и немцы. К ним на глаза не попадайся. После боя у правления немцы в деревне не показывались, но их со страхом ожидали каждый день. Сёмка всё мучился и гадал, как ему быть?.. Но вдруг услышал стук в подоконник, затем незнакомый мужской голос. Мигом скатился с чердака. На дворе стояла испуганная, побледневшая мать и шептала: — Немцы. Принесли черти гостей незваных... — Мам, ты куда? — Всех сгоняют к правлению. — И я с тобой. — Чего выдумал! Дома сиди! Но усидеть дома было невозможно. И Сёмка побежал к правлению. Втиснулся в нестройную толпу, пробрался поближе к крыльцу, на котором стоял немецкий офицер и рядом толстый в штатском. Офицер говорил точно лаял, а толстый переводил. Из всего сказанного Сёмка понял одно: теперь хозяйничать в деревне будут фашисты. Стараясь быть приветливым и понятным, толстяк продолжал: — Пожалуйста, выбирайте старосту. Сами, сами. Господин офицер никого вам не навязывает. Недалеко от Сёмки топтался дед Кузьмич, свёртывая цигарку. Чему-то ухмылялся и качал головой, словно хотел сказать: «Ишь, чего придумали!» Колхозники угрюмо молчали. Офицеру надоело ждать. Он выбросил вперёд длинную и прямую как палка руку. Тонкий указательный палец нацелился в грудь Кузьмича: — Ви! Ви будет старостой! Кузьмич вскинул кудлатые брови: — Я, что ли? — Ви! — Чудно! Да какой я, к шуту, староста? — Молчайт! Кузьмич поднялся на крыльцо, встал рядом с толстяком и при гробовом молчании повернулся к офицеру: — Стало быть, ты меня назначаешь старостой. И я, стало быть, должен показать вот им, — махнул в сторону колхозников шапкой, — новый порядок. Он повернулся к толпе: — Вот какое дело, значит, товарищи, — и помолчав, продолжал: — Пётр Кузьмич Новиков, это, стало быть, я, в гражданскую войну колотил Деникина в хвост и гриву. В тридцатом году первый записался в колхоз, помните, люди добрые? — Помним... — ответили ему. — А теперь вот они, — Кузьмич показал на офицера с толстяком, — хотят из меня своего холуя сделать! — Я предупреждаю! — выкрикнул толстяк. — Прикуси-ка язык, иуда! Дождёшься ты своего часа, вздёрнут тебя на осине! Переводчик торопливо забормотал что-то офицеру по-немецки. Тот мгновенно выхватил из кобуры пистолет и выстрелил несколько раз подряд. Кузьмич вздрогнул, схватился руками за грудь и рухнул на крыльцо. Колхозники попятились, ошеломлённые такой расправой. Сёмка спрятался за чью-то спину. Когда пришёл в себя, узнал, что стоит за Петькиным отцом. Офицер злобным взглядом обвёл толпу, ткнул дымящимся ещё пистолетом в сторону Куликова: — Ви! — Я? — отставил назад деревяшку Егор Васильевич. — Нет! — Не надо раздражать господина офицера, подходите сюда, — поспешил вмешаться толстяк. Куликов окинул взглядом односельчан. Все молчали. Тогда он опустил голову и тяжело заковылял к крыльцу. «Значит, согласен?» — ужаснулся Сёмка и со всех ног кинулся к Петьке... ПОДВОДЧИК Мать плакала. Отец лежал на кровати, нещадно курил и молчал. — Ушёл бы ты куда-нибудь, Гоша. Спрятался бы? — уговаривала Петькина мать. — В лес бы подался. Без тебя потихоньку проживём, соседи при надобности помогут. — Не ной, ради бога, — сердился Егор Васильевич. — Рано меня хороните. — Тять, в погреб спрячься, а мы скажем, что тебя нету, — посоветовал Петька. — Цыц! Не твоего ума дело! — прикрикнул отец. Петька проплакал всю ночь. Ему было больно и стыдно, что отец согласился стать старостой. Наутро он явился к Сёмке чуть свет и сказал, что готов идти «хоть на фронт, хоть тайну раскрывать...» Сёмка здорово обрадовался и предложил отправиться сегодня же. У него уже был запас сухарей, печёной картошки и соли. Петька сбегал домой за наганом. Выждав, когда Сёмкина мать куда-то отлучилась, друзья выскользнули на улицу. Дома Сёмка оставил записку: «Мама, не волнуйся, я скоро вернусь». За околицей вздохнули свободно: теперь никто домой не вернёт. Сёмка радовался. Петька вздыхал: его начали грызть сомнения. Не лучше ли было остаться дома? Отец ещё, может, передумает, уйдёт в лес, там, говорят, партизаны... А мать вот узнает, что Петька убежал из дому, и вдруг ей хуже сделается? Или вдруг их задержат немцы? Вот тогда и будет тайна! И тут Петьке показалось, что впереди гудят машины: немцы едут. Потянул Сёмку в сторону. — Ты чего? — удивился Сёмка. — Вдруг это фашисты? — шёпотом сказал Петька. — Пойдём лучше стороной. Не осмелился признаться, что потянуло его домой. — Да нет! — бодро возразил Сёмка. — Фашисты здесь редко ездят, я знаю. На самом деле, наблюдая с чердака, он заметил, что немцы редко ездят по большаку. Наверно, где-то лучше дорога есть. Но Петька заупрямился. Остановились на дороге и стали пререкаться. Петька уже решил заявить, что уйдёт обратно, как-нибудь без тайны проживёт. Но в это время впереди, на просёлочной дороге, которая выползала из дубняка и тянулась к большаку, показалась подвода. Ребята увидели на ней мужика. Тот был в пальто и в мохнатой шапке, полулежал в коробе, наполненном наполовину соломой. Подвода выехала на большак и взяла курс на Озёрки. Сёмка подтолкнул Петьку и бросился догонять её. Петька постоял в раздумье, не зная, на что решиться: то ли бежать за другом, то ли повернуть назад? Сёмка оглянулся, махнул призывно рукой. Петька бросился нагонять, загадав про себя: если не возьмёт их дядька с собой, вернётся домой. Догнали, пошли рядом с подводой. Дядька с любопытством поглядел на нечаянных попутчиков: — Куда, хлопцы, путь держите? — В Озёрки, — бойко ответил Сёмка. — Тётя там живёт. Подвезите, дяденька? Петьке не понравилось, что Сёмка соврал, но промолчал. Дядька ещё раз окинул ребят пытливым взглядом: на братьев не похожи, один белобрысый, а другой чернявый, усмехнулся, придержал лошадь и пригласил: — Что ж, садитесь. Сели. Сёмка с левого, Петька с правого бока. — Чья в Озёрках тётя живёт? — Моя, — не растерялся Сёмка. — А это Петька, мой друг. У него отца фашисты забрали. Петька снова возмутился, но приятель подмигнул: молчи, так надо. Для полной убедительности украдкой показал кулак. — Вы, дяденька, тоже в Озёрки едете? — Нет. — Куда же? — Много будешь знать, скоро состаришься. Подводчик то и дело подгонял карего меринка, и тот трусил бойко. Поднялся холодный ветер. Пролетал редкий снежок. Сёмка поднял воротник своего пальтишка. Петька покрепче запахнул телогрейку. Подводчик взглянул на хмурого Петьку, нахлобучил ему шапку на глаза, улыбнулся: — Ничего, цел будет твой отец! Чтоб не дать Петьке проболтаться, Сёмка вставил: — Он к партизанам удерёт. — К партизанам, — усмехнулся подводчик. — Ты что ж, говоришь такое и не боишься? Сёмка похолодел: неужели немецкий холуй? Отодвинулся, готовый в любую минуту выпрыгнуть, а сам сказал: — Я же вижу — вы не такой! — На лбу не написано, какой, — строго возразил подводчик и надолго замолчал. Петька вздохнул. Сидел бы сейчас дома на печке, и всё было бы хорошо. А тут трясись на подводе, дрожи от холода. И дядька какой-то загадочный: то шутит, то сердится. И Сёмка хорош — врёт напропалую. А Сёмка тоже примолк: он собирался рассказать про дедушку Кузьмича, но теперь не решался. Так и ехали молча. Не доезжая до Озёрок, возле поворота на просёлочную дорогу дядька остановил карего. Улыбнулся пригорюнившимся ребятам. — Дальше нам не по пути, — сказал он, — подвёз бы, да не могу. Нельзя. Дело неотложное. А в деревне поостерегайтесь: там немцы. Когда ребята спрыгнули на землю, подводчик подозвал к себе Петьку, вытащил у него из кармана телогрейки револьвер, повертел в руках и вернул растерявшемуся хозяину: — Выкинь! Придёте в Озёрки, первый же немец сцапает. Спросит, откуда оружие? Петька переминался с ноги на ногу, Сёмка похвастал за друга: —Это ему командир подарил. — Неважно. Пропадёте ни за грош. Револьвер к тому же неисправный. Ну, счастливо, хлопчики. Прощайте! — подводчик дёрнул вожжи, карий махнул хвостом и покатил к лесу, что синел за увалом. Сёмка жёстко сказал: — Брось наган, Петька! Но тот заупрямился как всегда: — Как бы не так! У тебя нет, так и брось. Хитрый! — Не хитрый. Слышал, что подводчик говорил? — Я за пазуху спрячу, наган-то. — Ну и дурак. За пазухой ещё скорее найдут. — Не найдут! — Найдут! Вдруг в той стороне, куда уехала подвода, поднялась пулемётная стрельба. Друзья сразу притихли. Петька проворно прыгнул в кювет, лёг на живот и зашептал: — Сём, ложись, ну ложись, увидят! Сёмка обеспокоенно смотрел в сторону увала. Стрельба там разгоралась, приближаясь. Но вот на гребень увала карий на всём скаку вынес подводу, на которой на коленях стоял подводчик и строчил из автомата. За ним гнались три мотоцикла. На колясках были установлены пулемёты. Поле там было кочковатое, мотоциклы швыряло из стороны в сторону, поэтому немцы не могли попасть в подводчика, а он в них. Но они настигали подводу. Тогда дядька метнул гранату. Она взорвалась впереди мотоцикла и опрокинула его. — Вот здорово! — закричал на большаке Сёмка. Петька из кювета слёзно уговаривал: — Спрячься, Сёма, ну, спрячься же! Сёмка словно не слышал друга. Крепко проучил фашистов подводчик! Немцы прекратили погоню. Они повернули к большаку, к тому месту, где всё ещё стоял Сёмка. Увидали мальчика, дали по нему пулемётную очередь. Пули просвистели где-то рядом. Петька завопил: — Ложись, говорят! Сёмка и без того перепугался, кубарем скатился в кювет и ткнул Петьку в бок: — Кидай наган... — Ишь, ты... — Кидай, чёрт конопатый. Кидай скорее! Петька нехотя полез за пазуху и бросил револьвер в заросли лопуха. Немцы ещё постреляли. Пули взбили струйки пыли на дороге. Ребята крепче прижались к земле. Так, дрожа всем телом, лежали несколько минут. Немцы не стали рисковать. Соскочили с мотоциклов, и осторожно начали продвигаться вперёд, держа автоматы наизготове. Добрались до кювета, в котором лежали напуганные друзья, окружили их слева и справа и заорали: — Хенде хох! Сёмка спросил Петьку: — Это нам, что ли? — Хенде хох! — Давай, Петька, подниматься. Ребята поднялись, исподлобья оглядывая рослых фашистов в зелёных шинелях. Немцы были разочарованы. Вместо русских партизан поймали двух мальчуганов. Очкастый немец толкнул Сёмку автоматом и скомандовал: — Шнель, шнель! — Ты чего пихаешься? — зло огрызнулся Сёмка. — Гад этакий! Но тут же получил по затылку такую оплеуху, что полетел вперёд и растянулся на дороге. Сжал зубы, чтобы не расплакаться от обиды и ненависти. Петька порядком перепугался. Он вжал голову в плечи, ожидая такую же оплеуху. С ненавистью подумал: «У, зверюги проклятые! Был бы исправный наган, ещё посмотрели бы, кто кого...» Их посадили в коляску. В Озёрки они влетели с ветерком на фашистских мотоциклах. В ОЗЁРКАХ Друзей втолкнули в тёмную холодную избу. Сёмка о что-то ударился и процедил сквозь зубы: — Ещё толкается, гад. Темно. Петьки не видно. — Петь, а Петь, — позвал Сёмка. — Здесь я, — отозвался тот. Постепенно глаза привыкли к темноте. Оказалось, в избе они не одни. — Господи, ребятишек-то зачем трогают? — простонал в углу женский голос. Петька подполз к другу, сел рядом. Женщина лежала на полу. Рядом с нею сидел старик, седенькая, клинышком бородка выделялась в темноте. Там, где было окно, теперь накрепко заколоченное снаружи, застыла тёмная плечистая фигура мужчины. Старик вздохнул: — Эхе-хе-хе, Дарьюшка, что поделаешь? Война... Фигура мужчины колыхнулась, придвинулась к ребятам. Сёмка приметил бровастое широкоскулое лицо. — Попались? — спросил он и опустился возле Сёмки. — За что же вас? — Не знаем, — ответил Сёмка. — За деревню выходили? — А что? — встрепенулся Петька, но Сёмка тихонько щипнул его за руку: «Молчи». — А то. Приказ такой вывесили: в деревню ни входить, ни выходить нельзя! Даже собак стреляют, — пояснил мужчина. — О господи, — опять вздохнула женщина. — Корову ходила искать, а они, как вороньё налетели. Все внутренности отбили, анафемы! — Молчи, Дарьюшка, молчи! — вмешался старик. — Тебе говорить вредно. — Так ведь у меня ребятишки не поены, не кормлены. — Помолчи, Дарьюшка. — Душегубы проклятые, изверги. — Ну, хватит, Дарьюшка, право слово. Петьке стало жаль Дарью. Вспомнил свою мать, загрустил, впору плакать. Зачем пошёл с Сёмкой? Теперь не вырвешься из этой каталажки... — Дяденька, — спросил Петька, — а почему такой приказ они вывесили? Тот ответил не сразу. — Комиссара какого-то ищут. — Ловят ветра в поле, — подал голос старик. — Да тот комиссар, если хочешь знать, сегодня здесь, а завтра там. А с ним удальцы на подбор. И чешут они этих фашистов почём зря! — Дедушка, подслушают ещё, — забеспокоилась Дарья. — Уж что говорить, лихое время настало, — вздохнул старик и замолк. Сёмка перебрался на подстилку из прелой соломы, позвал Петьку. Друзья прижались друг к другу, согрелись. Мужчина снял с себя плащ и укрыл ребят: — Спите, хлопцы. Утро вечера мудренее. И хлопцы уснули. Ночью разбудил их скрип дверей, громкий разговор и яркий свет электрического фонарика. В дверях стоял немецкий офицер. Посреди избы, широко расставив ноги, покачивался полицейский начальник. В одной руке он держал фонарик, в другой наган. — Василенко! — прохрипел полицай. — Ну, я, — откликнулся мужчина. — Выходи! Василенко поднялся. — С вещами! — А у меня в кармане вошь на аркане. — Молчать! Сёмка хотел крикнуть: «Дяденька, плащ-то возьмите!» Но побоялся. А Василенко про него и не вспомнил. — Прощайте, товарищи! Прощайте, хлопчики! — и, отстранив плечом полицая, твёрдо зашагал к выходу. Когда захлопнулась дверь и щёлкнул замок, Дарья всхлипнула и принялась на чём свет стоит ругать полицая, называя его немецким прихвостнем и иудой. Старик уговаривал её, просил говорить потише, а она будто не слышала. Потихоньку всё успокоилось. Вдруг снова за дверью послышался шум и лязг замка. Дверь открылась, и опять появились те двое — немецкий офицер и полицай. Полицай направил фонарик на ребят и гаркнул: — Поднимайтесь, щенки! — Ребятишек-то оставьте в покое, — вступилась Дарья. — Они-то что вам сделали? — Быстро, быстро! — торопил полицай, не обращая внимания на Дарьины слова. Сёмка вскочил первым. Петька поднялся медленно, переступил с ноги на ногу и нагнулся за плащом. Разве можно оставить здесь подарок доброго дядьки Василенко? На улице было совсем холодно. Небо чистое, звёздное. На широкой деревенской улице ни души, ни огонька. Впереди шагал, не оглядываясь, немецкий офицер, за ним плелись ребята. Шествие замыкал полицай. Вот из-за дома вывернулись две фигуры с автоматами, что-то крикнули по-немецки. Офицер ответил им сердито, и автоматчики, гулко стуча сапогами, двинулись дальше. Пройдя по улице ещё немного, офицер круто свернул влево, в проулочек, из проулочка попали в чей-то сад. «Куда он ведёт?» — в тревоге думал Сёмка. Петька с беспокойством поглядывал на приятеля: что теперь будет? По закоулкам да задворкам петляли долго, пока офицер не остановился возле домика в два окошка и три раза щёлкнул по стеклу. Бесшумно открылась калитка, и через минуту ребята уже были в жарко натопленной избе. Их встретила старушка. Офицер на чистом русском языке обратился к ней: — Приюти, Никаноровна, этих хлопцев. — Сердешные, совсем посинели от холода, — всплеснула руками старушка. — Так вы наши? — сообразив, наконец, что произошло, радостно закричал Сёмка. Офицер улыбнулся. Улыбка его показалась Петьке странно знакомой. Сёмка смотрел на офицера во все глаза. Но тот повернулся к Никаноровне: — У этого чернявого тётка здесь живёт. Утром отведи. А вы, хлопчики, меня не видели. Ясно? Ребята молча кивнули головами. Сёмка торопливо спросил: — А дяденька Василенко? — О Василенко не тужите, — отозвался «полицай». — Да ему спасибо скажите. Если б не он, мёрзли бы всё ещё в том холодильнике. — Вот его плащ, — сказал Петька. — Оставьте на память! И они ушли. Уже лёжа на печке после сытного ужина, Петька прошептал на ухо Сёмке: — Это, наверно, и есть комиссар, которого ищут, а? — Я тоже так думаю. И друзья крепко уснули. Они не слышали, как в эту ночь комиссар со своими бойцами разгромили немецкую комендатуру. Многие жители села ушли с партизанами в лес. ЧЕСТНОЕ ПИОНЕРСКОЕ В селе было неспокойно. Слышалась стрельба. Но Никаноровны почему-то не было. Пока она не пришла, Сёмка уговорил друга сбежать. Петька было заартачился, но потом сдался. А тут ещё Сёмка припугнул: а вдруг снег выпадет, тогда что? Да, надо было идти. Выбрались на улицу, крадучись направились к тому окраинному домику, который значился на схеме. Добрались благополучно. По селу ещё стлался дым — это догорала комендатура. Теперь была тишина. Жуткая тишина, даже по спине мурашки пробегали. Вдалеке, где чернел лес, увидели одинокое дерево. До него бежали что было мочи — всё боялись, как бы кто не заметил. — Теперь живём, — развеселился Сёмка. — Шиш немцам! Правда? — Правда, — обрадованно согласился Петька. Но дальше дело пошло хуже. От дерева взяли вправо, углубились в лес, но камня нигде не нашли. Отошли в сторону, возвратились обратно. Нет! Сели отдохнуть. Петька сказал: — Не туда мы пошли. Надо было правее. — Правее! Там и лесу нет, — возразил Сёмка. Вернулись к дереву, вертели в руках схему, вглядывались в неё, смотрели на свет, а разгадки не находили. И всё же Сёмка додумался! Линия, соединяющая домик с деревом, была вдвое короче той, которая соединяла дерево с камнем. Значит, расстояние больше вдвое. Сёмка пожалел, что не измерили, сколько шагов от дома до дерева. Поднялись. Решили уйти в лес как можно дальше. Шли долго. Петька уже безнадёжно махнул рукой, когда Сёмка вдруг радостно закричал: — Ура! Нашёл! — и заплясал. Петька только устало улыбнулся: ну, наконец-то! Камень был огромный, круглый, поросший мхом. И тут неожиданный азарт охватил Петьку. Он вдруг почувствовал, что тайна тут, рядом, и сейчас её можно разгадать. Отошли от камня метров сто и попали в выемку. Когда-то давным-давно здесь выкопали широкое и длинное углубление. Со временем дожди и вешние воды выровняли, округлили края. Выемку покрывала по-осеннему жухлая трава и опавшая хвоя. У северного бока выемки росла сосна. Корни её в этом месте обнажились, и ребята решили, что именно тут надо искать спрятанное. Стали разгребать каменистую землю под корневищами. Исцарапали пальцы в кровь, прежде чем догадались взять в руки сучки и копать ими. Дело пошло веселее. Петьку будто подменили. Куда девалась его обычная вялость! Разгорячился больше, чем Сёмка. Петька во что бы то ни стало захотел добраться до тайны первым! И откуда только взялись резвость и сила! Вгорячах он даже оттолкнул Сёмку. Тот поначалу рассердился. — Чего толкаешься? — Я не толкаюсь, — облизал пересохшие губы Петька и немного отодвинулся. Но через какую-то секунду снова выжал приятеля. Сучок давно бросил, копал руками, не обращая внимания на ссадины. Сёмка отодвинулся, недоуменно поглядел на приятеля и тут улыбнулся. Вот такой Петька ему больше нравился. Первым хочет добраться до тайны? Пусть! Какая разница, кто первый? Важно, что добрались до неё, теперь никуда от них не уйдёт! Показался край армейской плащ-палатки. Петька ухватился за него, потянул что есть силы, но она не поддавалась. — Погоди, — поспешил было Сёмка на помощь. — Я сам! Петька напрягся. Плащ-палатка подалась, высвободилась от земли. Петька упал. В руках у него оказался пакет, сделанный из плащ-палатки, перетянутый крест-накрест бечёвкой. Вскочил, встряхнулся и спросил недоумённо: — Что это? — Сейчас посмотрим! — воскликнул Сёмка. Оба опустились на колени, начали развязывать бечёвку. Пришлось повозиться: узел затянут был крепко. Пакет, наконец, развернули и — ахнули. То было знамя. В нескольких местах оно было иссечено осколками. В правом крайнем углу обгорела бахрома. Знамя принадлежало стрелковому полку. — Я же говорил! Говорил! — шептал взволнованный Сёмка. Петька начисто забыл свои колебания. Если бы Сёмка сейчас припомнил ему, как он не хотел и боялся идти сюда, Петька мог бы полезть в драку! Сёмка же вспомнил бой у правления колхоза, геройскую смерть красноармейцев, Кузьмича... — Петька, — повернулся он к другу, — поклянись, Петька, что будешь хранить нашу тайну! — Буду! — твёрдо ответил тот. — Дай честное пионерское слово. — Честное пионерское! — и отдал салют. Раскрасневшийся Сёмка повторил за ним: — Честное пионерское! И тоже отдал салют. — Смотри, Петька, — погрозил Сёмка другу кулаком. — Никому не говори! А то знаешь... Друзья бережно завернули знамя в плащ-палатку и стали думать: где хранить? Оставить здесь или нести домой? Решили унести домой. Только теперь почувствовали зверский голод. Достали хлеб, который взяли у Никаноровны, и мигом съели его, даже глазом не успели моргнуть. ДОМОЙ По жнивью идти было трудно. Мешала упругая стерня. На бороздах ноги то и дело спотыкались. Земля была влажная, налипала на сапоги. Теперь поняли, почему мотоциклисты вчера не смогли преследовать подводчика по полю: колёса проваливались в землю. Свёрток со знаменем несли попеременно. Петька устал сильнее. П о том обливается, ноги кое-как волочит. Сказать бы Сёмке: давай свернём на большак. Неудобно: слабак, скажет, и припомнит вчерашний спор. Но Сёмка и сам не выдержал: — Давай, Петька, свернём на большак... Сели отдохнуть прямо на холодную влажную землю. Как быть? На большаке немцев можно встретить. Увидят свёрток со знаменем, несдобровать тогда... — Ночи дождаться надо, — вслух подумал Петька. — Долго ждать, — не согласился Сёмка. И вдруг повернулся к другу: — Придумал! Петька поднял на него глаза. — Знамя надо вокруг себя обернуть! Понятно? Петьке непонятно, он удивляется: — Как это? — Сейчас увидишь. И стал расстёгивать пуговицы пальто. Тут уж понял и Петька, стал просить: — Можно мне? Сёмка нахмурился. Вот ещё! Он, Сёмка, карту нашёл, кое-как сговорил Петьку идти. А сейчас Петька опять хочет быть первым! Здорово получается. А как наган тогда попросил, так он закричал: «Не дам!» Сёмка исподлобья глянул на друга. Вид у него был очень просительный: ну, дай понесу, жалко тебе, что ли? — Ладно, — согласился Сёмка, — неси. Только спрячем у нас на чердаке. Петька быстро сбросил телогрейку, рубашку. Стоял по пояс голый, ёжась на холодном ветру. Сёмка раскрыл пакет, достал знамя и начал им обматывать друга. Когда Петька надел телогрейку, Сёмка засмеялся: «Гляди, как растолстел!» Плащ-палатку оставили в поле. Зачем она? Ещё увидят немцы. Друзья круто свернули вправо, пересекли увал и вышли на большак. Здесь идти было легче. Долго шли, больше половины пути отмахали, когда услышали впереди лязг и грохот. Земля даже содрогалась. — Что это? — остановились в недоумении друзья. Впереди был бугорок. На его вершину выполз тягач, таща на буксире танк. Ребята, не сговариваясь, свернули с большака и легли в яму, из которой раньше брали гравий. За первым тягачом выполз второй, потом третий и четвёртый. Каждый волок на буксире безжизненный танк. У одного не было башни, другой — без гусениц. Такой стоял грохот, что мальчишки зажали уши. Земля дрожала, как студень. Не меньше полчаса пролежали друзья, пока странная процессия не скрылась за следующим бугорком. Поднялись. Сёмка возбуждённо сказал: — Видал? Это наши их подбили! До своей деревни добрались только к вечеру. Здесь напоролись на засаду. А они-то думали, что возле дома уже с ними ничего не случится. Оказывается, в их деревню тоже нагрянули немцы... Два полицая преградили парнишкам путь. Один сразу схватил Сёмку за шиворот, тряхнул и хрипло пробасил: — Куда прёшь, байстрюк? — Домой, дяденька. — Какой я тебе дяденька. Племянничек мне нашёлся! — Мы с Петькой здесь живём. Пусти. Петька стоял ни жив, ни мёртв. Но тут второй полицай обратился к напарнику: — Брось, Тихон, какой с мальца спрос? — Этим байстрюкам в рот пальца не клади. — Дяденька, да это же Петька Куликов, — осмелел Сёмка. — Вы знаете дядю Егора Куликова? Он же староста! А это его сын. Честное слово! Полицай повернулся к Петьке: — Верно, малец? — Ага! — Отпусти ты их, Тихон, чего они тебе дались? — Кыш отсюда, — крикнул первый полицай, и друзья, не чуя ног под собой, кинулись бежать. Отдышались у Сёмки на чердаке. Нашли старый домотканный половик, завернули в него знамя и спрятали недалеко от дымохода — там лежало всякое барахло. Только после этого приятели разошлись по домам. Когда Сёмка вошёл в избу, мать мыла посуду. Увидев сына, медленно опустилась на стул и проговорила срывающимся от волнения голосом: — И где же ты носился, окаянный? — Знаю где, — буркнул Сёмка, снимая пальто и кидая шапку на кровать. — Все нервы вымотал, бродяга ты этакий!.. А Петьке пришлось туго. Когда он воровато шмыгнул в дверь, первым, кого увидел, был отец. Тот сидел возле печки и точил пилу. — Ага, явился, — сурово проговорил отец, приставил пилу к печке, поднялся и с полки достал ремень. Петька прижался в угол. — Раздевайся! — коротко приказал отец. Петька послушно снял телогрейку и шапку. — Иди сюда. Петька подошёл. — Где был? Удар пришелся по спине, второй чуть пониже. Было больно и обидно, однако Петька молчал. — Хватит тебе, Гоша, — подала голос мать. — Всё же обошлось. — Сейчас обошлось, а завтра могут пристрелить, как щенка. Чтоб завтра было неповадно, пусть сегодня получает сполна. Петька забрался на печку, укрылся тулупом и только теперь заплакал... Ночью он проснулся и услышал приглушённые голоса: один отцовский, а другой — не понял чей, но знакомый. Сколько ни старался, не мог определить, чей это голос. В кухне слабо горела керосиновая лампа. Что говорили — трудно было разобрать. Голоса доносились, как из бочки: бу, бу, бу. Но вот ночной гость сказал внятно: — Ну, Егор Васильевич, договорились. На той неделе придёт девушка. Пароль точно помните? — Помню. Петька не выдержал, приоткрыл тулуп и чуть не вскрикнул. Перед отцом сидел... подводчик! Ну да! Он снова что-то тихо сказал и улыбнулся. Тут Петька чуть кубарем не скатился с печки: он узнал эту улыбку. Точно так улыбался тот «офицер», который спас их с Сёмкой. Значит, подводчик и «офицер» — одно лицо! Здорово! «Подводчик» поднялся: — Ну, будьте осторожны. Желаю успеха. Не провожайте. Толкнул дверь и вышел. Отец запер дверь на оба крючка и задул лампу. Потом проковылял в комнату. Скрипнула пружина кровати — отец лёг, закурил. На Петьку потянуло махорочным дымом. Разве мог теперь Петька заснуть! Значит, отец его заодно с партизанами! Эх, спрыгнуть бы сейчас с печки, побежать к отцу, прижаться к нему и рассказать про знамя и про всё, всё... Но вспомнил Сёмку, клятву, которую они дали, и вздохнул: нет, нельзя... Повернулся на другой бок, закрылся получше тулупом и не заметил, как снова заснул. НАМ НУЖЕН ГЕНЕРАЛ В декабре под Москвой Красная Армия нанесла фашистам сокрушительный удар. В середине декабря была освобождена и деревушка, где жили наши друзья. Сёмка с Петькой разыскали командира — молоденького лейтенанта. Попросили, чтоб их свели к генералу. — Обязательно к генералу? — улыбнулся лейтенант. — Только к генералу! — А зачем вам нужен генерал? Ребята упорно ничего не хотели говорить. Только просили: «Отведите к генералу!» Ничего не добившись, лейтенант отвёл их к капитану. Но и ему друзья ничего не сказали. Капитан даже рассердился. Тогда рассердился и Сёмка. — У нас важное дело, почему не ведете к генералу? Мы всё равно найдём его! — Ого! — удивился капитан и перестал сердиться. — Эти пацаны мне положительно нравятся, — сказал он лейтенанту. — Ну вот что, ребята, здесь нет генерала. Полковник есть. Петька посмотрел на друга: «Может, согласиться?» Сёмка ответил тоже взглядом: «Посмотрим, какой полковник, может, и расскажем». Пошли к полковнику. Тот остановился в просторном доме Агафонихи. Был полковник ещё молодой, высокий, с чёрными волосами и горбатым носом. Со звёздочкой Героя Советского Союза на груди. Ребят встретил так приветливо, что сразу расположил их к себе. Приказал ординарцу, чтоб тот угостил шоколадом. Парнишки долго отказывались: хотели показать, что уже не маленькие конфетами баловаться. Есть дела поважнее... Полковник сел напротив ребят и серьёзно сказал: — Слушаю вас. Тогда Сёмка попросил: — Можно сначала сбегать домой? Я быстро! — Пожалуйста, если это необходимо, — ответил удивлённый полковник. Петька успокоил: — Он прыткий. — Вижу, — согласился полковник и закурил. К нему приходили командиры, а он говорил: «Позднее, товарищи, позднее». Сёмка вернулся, неся драгоценный свёрток. Развернул его на столе: «Вот, товарищ командир». Полковник, сидя на стуле и с интересом наблюдая за Сёмкой, медленно поднялся. Он увидел знамя полка. Иссечённое осколками, пропахшее пороховым дымом, уцелевшее в огне и битвах, спасённое славными мальчуганами. Знамя полка, на котором золотом были вышиты дорогие слова «За нашу Советскую Родину!» Он вспомнил своё полковое знамя, с которым не раз ходил в яростную атаку. Представил тех безымянных героев, которые до последней капли крови защищали от врагов эту святыню... Полковник нагнулся, взял в обе руки край боевого знамени и поцеловал. Сёмка мог поклясться, что видел, как в суровых глазах командира сверкнули слёзы... Потом ребята наперебой стали рассказывать, как они спасли и сохранили это знамя. Полковник обнял друзей — Сёмку правой рукой, Петьку левой — и взволнованно сказал: — Храбрые мои мальчишки! Спасибо вам, родные, спасибо!.. ВСТРЕЧА В МОСКВЕ Эта история не выдумана. Её рассказал сам Петька, теперь, конечно, Пётр Егорович, Куликов. Разные дела привели нас в Москву, свели в одной гостинице, но мы как-то незаметно сблизились с ним. Не один вечер провели вместе: ходили в театр или играли в шахматы. Немало беседовали, случалось, вспоминали прошлое. Вот он однажды и рассказал всё, что описано в этой книжке. Я, конечно, спросил: — Где же теперь Сёмка? — Семён? Полковник оказался чудесным человеком. Очень уж Сёмка просился на фронт, грозился всё равно убежать. Тогда полковник поговорил со своими командирами, затем с Сёмкииой матерью и после этого сказал моему другу: «Решили взять тебя сыном полка». Я тоже был не против стать сыном полка, но мать была больна, да и отец, конечно, не отпустил бы... Ну, а сейчас Семён служит на Дальнем Востоке. Капитан. А я, как вы знаете, токарем на нашем Брянском паровозостроительном. Кое-что усовершенствовал в станке, вот езжу по заводам, передаю, как теперь говорят, опыт... С Петром Егоровичем мы расстались друзьями. А вот с Семёном встретиться не удалось. Жаль!