Григорий усмехнулся.

— Не набастуешься, Аня. Каждый раз бастовать...

— Я тебя не понимаю, Гриша.

— Сейчас поймёшь. Ты согласна со мной, что и на других швейных фабриках и в мелких мастерских Минска, а их десятки, хозяева могут несправедливо уволить человека?

— Согласна.

— Так вот, Анна, тут действительно не набастуешься. И решение вопроса только одно. — Григорий помолчал. — Необходимо создать в Минске профессиональный союз портных. Такие союзы уже есть в Москве, Питере, Варшаве. Союз будет защищать интересы всех портных города, бороться за их права. Членские взносы создадут денежный фонд, который позволит в случае забастовки оказывать помощь бастующим...

— А нам разрешат создать такой союз? — перебила Анна.

— Разрешат! Разрешат, если власть крепко взять за горло... И надо опираться на закон о свободе организации легальных профсоюзов, объявленный в девятьсот пятом году. Благо этот закон ещё не отменили.

— И с чего же надо начинать?

— Вопрос точный. Начинать надо с городского собрания портных, на котором и будет создан союз. Но на такие собрания надо получить разрешение губернатора. К нему пойдёт делегация портных, в неё включим людей самых крупных швейных фабрик, возглавят её для солидности старейшины портняжного дела, есть два замечательных старика. И тебе, Аня, надо быть в этой делегации.

— Мне? — ахнула Анна.

— Тебе, тебе! Привыкай общаться с властями. — Григорий помедлил. — Пока мирно. И на собрании ты тоже скажешь речь.

— Я?! — Анна Прейс даже вскочила со стула. — Гриша, милый! Да какой я оратор? Я в жизни не произнесла ни одной речи! Да я там умру от страха, прежде чем скажу хоть слово!

— Ерунда, Аня! Все получится. Я абсолютно уверен. Речь я помогу тебе составить, ты её выучишь наизусть. А ещё лучше — скажешь, что сердце подсказывает. Да, да! Выступишь. И не думай отказываться. — Каминский засмеялся. — А то поссоримся. Но сначала надо получить разрешение на собрание. Вот что... Сейчас мы с тобой сочиним письмо к губернатору...

Из дневника Анны Прейс

«23 сентября 1912 г.

Какие события! Какие грандиозные события! Два дня назад с делегацией портных я была у губернатора Минска. Мы вручили ему письмо с просьбой о разрешении провести городское собрание портных. Письмо очень вежливое. Когда мы его сочиняли, Гриша сказал: «Не надо дразнить гусей зря. И вообще в разговоре с властями привыкай быть дипломатом».

Не знаю, кто задумал нашу делегацию, но её точно создавали люди, знающие толк в этих делах. Перед тем как мы отправились к губернаторской резиденции, с нами беседовали двое: Гриша Каминский и пожилой, очень симпатичный человек, говорил и всё покашливал. Они нам втолковывали, как там себя вести, как держаться. «Главное, — сказал тот человек, что всё покашливал в кулак, — соблюдайте достоинство, говорите спокойно, помните, что вы пришли не просить, а требовать удовлетворения своих законных прав. Но требовать в том доме надо без агрессии».

И мы, нас было двенадцать человек во главе с двумя представительными стариками, отправились к губернатору.

Что сказать? Я никогда не была в таких роскошных домах, видела их только снаружи. Честно говоря, обалдела от мраморных лестниц, белых колонн, ковров, позолоты, картин на стенах. Какие же надо деньги затратить, чтобы всё это иметь!.. А ведь вся роскошь, среди которой мы очутились, покупается на средства, которые создали мы, народ.

И всё-таки я должна признаться: мне понравился генерал-губернатор Минска! Себе признаюсь: понравился. Грише да и другим я никогда не признаюсь в этом: ведь губернатор — наш классовый враг. Он к нам вышел в большой светлый зал. Я от волнения этот зал не рассмотрела и сейчас даже не помню, как он выглядит. Белые колонны, кажется. Вышел губернатор в простом цивильном костюме, седой, неторопливый, улыбнулся, сказал приветливо: «Здравствуйте, господа! С чем пожаловали?» И пока мы вразнобой говорили: «Здравствуйте! Добрый день!», молодой человек с надменным презрительным лицом что-то шептал на ухо губернатору. Тот согласно кивал головой и потом сказал: «Превосходно. Где ваше прошение?» Один из стариков с поклоном, правда небольшим, передал ему письмо. Губернатор быстро прочитал его, помолчал и сказал: «Что ж, с моей стороны нет никаких препятствий. — А то, что он сказал дальше, меня, не скрою, просто поразило! — Я, господа, приветствую ваше начинание. Народ вправе использовать свои конституционные права. Более того! Профессиональный союз портных, если вы его создадите, позволит нам спокойно, мирно решать те конфликты, которые могут возникнуть между хозяевами-предпринимателями и рабочими. Не придётся, да поможет Всевышний, прибегать к крайним мерам ни с той, ни с другой стороны. Что, увы, имеет место быть. К сожалению, к великому сожалению, господа! Словом, в создании профессионального союза минских портных я ваш союзник. С Богом, господа!»

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вот тебе и генерал-губернатор! Когда всё это я рассказала Грише, он задумался, потом сказал: «Наш генерал-губернатор из кадетов. Что же, посмотрим. Мягко стелет. Но вот как он себя поведёт, когда ваш союз предъявит господам фабрикантам свои требования, и не только экономические, но и политические». «Какие, Гриша?» — спросила я. «Какие? — Григорий как-то зло засмеялся. Мне даже не понравилось. — Например, упразднение монархии Романовых и установление в России республиканского управления. Посмотрим, посмотрим, что будет дальше. Время покажет». Я даже не знала, что ответить...

А вчера состоялось собрание. Городское собрание портных, и на нём был провозглашён, правильнее сказать — создан, наш профессиональный союз. И меня выбрали в его правление!

Однако постараюсь изложить всё по порядку.

Собрание проходило в помещении городской управы. Оказывается, в этом мрачном сером доме большой зал. И он был переполнен. Собралось человек шестьсот, тут были портные всех национальностей, работающие на фабриках и мастерских Минска: белорусы, поляки, русские, евреи. У всех было праздничное, приподнятое настроение. Одно обстоятельство омрачило его: как только на трибуну поднялся первый оратор, мы увидели в окно — здание управы оцепили полицейские, а в дверях появился околоточный надзиратель и стал записывать фамилии всех выступающих.

А на сцену, где за столом сидел председательствующий и выкликал по фамилии очередных ораторов, устремились люди, которых не было в списке, — прорвало! Люди хотели высказаться, поделиться со своими товарищами наболевшим. Как же много невысказанного, выстраданного накопилось во многих душах! Люди говорили, говорили... И каждую речь встречали аплодисментами, выкриками одобрения. Про околоточного надзирателя забыли, но я, несколько раз посмотрев в его сторону, поняла: он делает своё дело — сосредоточенно, с бесстрастным лицом записывает и записывает.