— А там раз — и Мекка, — сухо сказал Абдикадир.

Редди замахал руками.

— Давайте смотреть на это с точки зрения экуменизма!

— Выходит, даже со столь запутанным происхождением ты оказался христианином, Редди? — поинтересовалась Байсеза.

Тот погладил усы.

— Смотрите на это следующим образом. Я верю в Бога. Но сомневаюсь в идее Троицы. Мне не по нраву вечные муки, но все-таки кара за наши грехи должна существовать. — Он улыбнулся. — Послушайте меня, я говорю, как настоящий методист! Мой отец был бы счастлив. Как бы там ни было, а я был бы рад повстречаться с тем человеком, с которого все это началось.

— Будь осторожен со своими желаниями, — предупредил его Джош. — Мы здесь не по огромному музею ходим. Возможно, ты бы встретил Христа в Иудее. А если нет? В конце концов, это маловероятно. Скажем прямо, более вероятно то, что та Иудея, которую мы здесь обнаружим, была перенесена сюда из времен, когда Христос еще не родился.

— Я был рожден после Воплощения [26] , — твердо сказал Редди. — И по поводу этого не может быть никаких сомнений. Если бы мне удалось собрать, одного за другим, всех моих дедушек в длинную цепь предков, они бы подтвердили этот факт.

— Да, это верно, — согласился Джош, — но здесь не было места истории твоих дедов, Редди. Что, если здесь не было Воплощения? Получается, что ты — истинный христианин в мире язычников. Ты кто, Вергилий или Данте?

— Я… э-э-э… — Редди замолчал, и на его широком лбу появились морщины. — Предлагаю найти богослова получше, чем я, чтобы во всем этом разобраться. Возьмем себе на заметку отыскать Августина или Фому Аквинского и спросить их об этом. А что ты об этом думаешь, Абдикадир? Что, если здесь нет еще Мекки, что, если Мухаммед еще только должен появиться на свет?

— Ислам не привязан ко времени, в отличие от христианства, — ответил Абдикадир. — Таухид [27] , единственность, остается верным как здесь, так и на Земле, как в прошлом, так и в будущем, нет Бога, кроме Аллаха, и каждая частичка Вселенной, каждый листок на каждом дереве является свидетельством его вездесущности. И Коран есть само слово Аллаха, как в этом мире, так и в другом, и не имеет значения, есть ли в нем его пророк, чтобы молвить его, или нет.

— Такая точка зрения успокаивает, — кивнул Джош.

— Как и ассаламу алейкум, — сказал пуштун.

— Тем не менее все может быть куда более сложным, чем кажется на первый взгляд, — сказала Байсеза. — Не забывайте, что Мир появился не из цельной временной рамки. Он — мозаика, и это, без сомнения, касается как Мекки, так и Иудеи. Возможно, здесь есть осколки Иудеи, существовавшей до рождения Христа, и те, которые относятся ко времени, когда он жил. Так возможно ли Воплощение в этой Вселенной или нет?

— Как все это странно! — сказал Киплинг. — Каждому из нас подарено примерно двадцать пять тысяч дней. Возможно ли, что мы тоже являемся кусочками… что каждый день из нашей жизни вырезали, как квадратик лоскутного одеяла? — Он помахал рукой пепельно-серому небу. — Может ли такое быть, что где-то там существуют еще двадцать пять тысяч других Редди, каждый из которых старается наладить свою жизни, где он может?

— Ну уж знаете, хватит с меня и одного такого напыщенного болтуна, как ты, — внес свой вклад в их полемику Кейси в первый раз за все время и потянул разбавленного вина из своего бурдюка.

Сесиль де Морган слушал их разговор, не проронив ни слова. Байсезе было прекрасно известно о том, что комиссионер тайно вошел в сговор с греком Евменом, секретарем Александра, и докладывал своему новому партнеру обо всем, о чем они говорят. Каждый из них преследовал свои цели, конечно: Евмен стремился получить преимущество в противостоянии с другими приближенными Александра, особенно с Гефестионом, а Сесиль, как всегда, наживался на этих придворных интригах. Но все они об этом знали, и Байсеза не видела никакой угрозы в том, что через него информация попадет к Евмену. В конце концов, они все были в одной лодке.

И корабли плыли дальше.

Когда монголы снимались с лагеря, то первым делом отправлялись на поиски своих лошадей.

Кони у них были полудикими, ходили в табунах и до поры до времени могли свободно разгуливать по степи. После Слияния возникли опасения, что табуны, на которые рассчитывал Чингисхан в своих планах, могли пропасть, но посланные на их поиски всадники возвратились на следующий день и привели в палаточную столицу полчища животных, стук копыт которых громом разлетался по равнине. Воины стали окружать лошадей, размахивая длинными шестами, на конце у которых крепился аркан. Словно бы чуя, что им предстоит марш в несколько тысяч километров, лошади непокорно становились на дыбы и старались вырваться. Но лишь почуяв на своей шее арканную петлю, тут же позволяли себя увести в загон, мужественно покорившись своей судьбе.

Коля подумал, что нецивилизованным монголам было свойственно начинать с родео даже самые великие свои военные кампании.

После того как всех лошадей собрали, приготовления к походу пошли быстрее. Большинство юрт разобрали и погрузили на телеги или на спины вьючным животным, но некоторые были больших размеров, в том числе те, что образовывали павильон Чингисхана. Их перевозили целиком на повозках с широкой платформой, которые тянула дюжина волов. Даже капсула «Союза» отправлялась с ними в Вавилон. По приказу Чингисхана ее привезли в палаточную столицу из селения Скакатая. Коля догадался, что дабы погрузить ее на воз, монголам пришлось переделать одно из своих осадных орудий. Возвышаясь на исполинской повозке, на которой ее удерживали канаты, сплетенные из конских волос, капсула напоминала металлическую юрту.