Шрифт:
– Вот именно! – сказал Георгий Георгиевич.
Глава третья
Начало большого пути
Если вам приходилось путешествовать, вы знаете, как трудно спать ночью перед отлетом или отъездом.
Вставать надо в восемь, а ты просыпаешься сначала в половине пятого и думаешь: как славно, что осталось столько времени! Потом просыпаешься в семь и долго не можешь заснуть. Но за двадцать минут до срока сон обуревает тебя.
И ты засыпаешь без задних ног.
Вот и Сева проснулся, когда было еще совсем темно и только самые первые птицы пробовали свои голоса, а последний комар делал круг почета над щекой своей жертвы, чтобы отправиться потом на свое комариное болото.
Потом его разбудил птичий хор – птицы настраивали свой оркестр, причем так громко, что удивительно было, почему весь лагерь не вскочил.
Но все спали, а солнце еще не встало – лишь первые его лучи вырывались из-за деревьев.
И тут Сева услышал жужжание тяжелого толстого мохнатого шмеля. Шмель смело подлетел к его уху и прожужжал в него:
– Вставайте, Савин, вас ждут великие дела!
Может, он прожужжал что-то другое, но Сева услышал именно эти слова.
И он сразу понял, что это не сон и не розыгрыш. Пора лететь в Лапландию.
Сева вскочил, и никто не проснулся. На часах над дверью было семь часов десять минут.
Сева побежал по коридору в туалет.
Когда он хотел вернуться в палату, чтобы одеться, то увидел в дверях туалета большого кролика. Кролик стоял на задних лапах и держал на передних рубашку и джинсы Севы. Рядом с кроликом топтался маленький старичок с пегой, длинной, до пола, бородой, в синих трусах, серой рубашке с красным галстуком.
К груди он прижимал кроссовки Севы.
Это было смешно. Но никто не смеялся.
Сева быстро оделся.
Пока ему везло. Никого он не разбудил.
Старичок в это время не переставая говорил:
– Ты меня не бойсь, я здешний, всегда здесь живу. Домовой я. Но особь статья. Так и зовусь – лагерный. Нас на свете немного, но у нас есть особые знания и заботы. Я могу горном петь и даже на барабане молотить. Знаю, как галстук завязывать и строем ходить. А уж костер под дождем в походе никто лучше меня не разожжет. Понял?
– А зачем вам это? – спросил Сева.
– Зачем не зачем, а может пригодиться. А что, если горн утеряется? Кто будет музыку изображать? Ну, ты готов, Савин? Пошли, а то тебя ждут.
И домовой-лагерный первым поспешил на улицу, выглянул из двери, бородой помахал, принюхался и сказал:
– Спокойно, по одному, перебежками… марш!
И первым побежал к кустам. Сева за ним.
– Сева! – раздалось сзади.
Сева от неожиданности споткнулся. Кто его выследил?
В открытом окне спальни девочек стояла Лолита и махала ему вслед.
Сева тоже ей помахал. В принципе, она неплохой человек и даже проснулась пораньше, чтобы попрощаться.
– Ты осторожней, Савин, – сказала она, и ее голос пробился к нему сквозь оркестр птичьих голосов и звоны насекомых.
– Я вернусь, – сказал Сева. – Ты не думай.
– Дурак! – откликнулась Лолита. – Неужели я могла так подумать?
Она захлопнула окно, но не отошла от него, а продолжала смотреть вслед Севе. Но Сева ее не видел, потому что они с лагерным скрылись в кустах и выбежали к малым воротам – служебному входу. Туда приезжают машины с продуктами.
У входа на шоссе стоял «жигуленок», шестая модель. В нем сидел милиционер. У машины стоял начальник лагеря.
– Доброе утро, – сказал Сева и обернулся к лагерному. Может, недоразумение? Сейчас его поймают и отведут обратно в палату?
– Тут я с вами прощаюсь, – сказал лагерный. – До встречи. Возвращайся скорей на благо нашего народа.
– Скорее, скорее, – поторопил его Афанасий Столичный. – Роме надо еще на почту заехать и документы в центральную бухгалтерию доставить.
Все получалось как-то обыкновенно. Как бы на границе сказки. Лагерный мог быть просто маленьким дедушкой, говорящий шмель – усилителем, но что делать с Лапландией?
– Вы не забудьте маме сказать… – начал было Сева и понял, что как раз маме ничего говорить и не нужно.
– Не беспокойся, твою маму мы обманем, – ответил начальник лагеря. – Меня об этом попросили старые друзья. Поезжай спокойно, отдыхай, трудись, судя по обстоятельствам. Твоя фамилия Савин? Значит, правильно.
Сева попрощался с начальником лагеря за руку и так и не понял, шутил тот или говорил серьезно.
Он сел рядом с Ромой, машина сразу помчалась по шоссе, Сева только успел помахать провожающим – лагерный домовой стоял рядом с гигантом Столичным и был ему чуть выше колен. Но махали они вслед Севе одинаково.