– На первых порах друзей у меня практически не было, если не считать французско-марокканского художника по имени Роман Бен Хассан. Для перспективного алкоголика он весьма талантливо творил в жанре абстрактного экспрессионизма. Но именно Роман нашел для меня учителя французского и заставлял разговаривать на языке, на котором общались окружающие. Именно благодаря Роману я перестал жалеть себя. Он ввел меня в круг художников, местных и эмигрантов. А также заставил продолжить работу над собственными творениями.

В конце концов Пол адаптировался в новых реалиях, начал новую жизнь. Сошелся с местными художниками – марокканцами и эмигрантами, – частенько проводил с ними время. Среди его студентов нашлись двое, которые, на его взгляд, подавали надежды. Но главное, он усердно трудился, создавая поразительную серию литографий и линейных рисунков, в которых отображалась хроника того квартала, где он жил в Касабланке. Администрация художественного училища хотела, чтобы Пол и дальше работал у них, а он выставил эти свои работы, дав циклу название «Белый город», в одной из нью-йоркских галерей.

На трехнедельные каникулы между семестрами в художественной школе Пол отправился на юг, в приморский город-крепость Эс-Сувейра.

– Я словно перенесся в Средневековье и очутился в самом настоящем городке художников.

Эс-Сувейра всегда была одной из «дежурных тем» Пола. Он любил рассказывать, как снял номер в фантастически дешевом захудалом отеле «с местным колоритом». Там был огромный балкон, с которого он обозревал необъятную ширь океана и средневековые крепостные стены этого необычного притягательного города, где «Орсон Уэллс [16] снимал своего „Отелло“, а Джимми Хендрикс накачивался наркотой, кайфуя в своеобразной атмосфере марокканской Атлантики». Те три недели Пол работал над второй серией линейных рисунков – «В лабиринте», – запечатлевая паутину улочек Эс-Сувейры. Джаспер Пирни, владелец галереи на Манхэттене, в которой выставлялся Пол, сумел продать тридцать из его литографий.

– На деньги, что я выручил от литографий, можно было бы прожить еще два года в Эс-Сувейре – так все тогда там было дешево. А я как поступил? На факультете изобразительных искусств Университета штата Нью-Йорк в Буффало появилась вакансия. Конечно, тут сыграло свою роль то, что я знал декана, который, собственно, меня и порекомендовал… в общем, мне предложили должность доцента с возможностью бессрочного контракта через шесть лет, если все это время мои литографии и рисунки будут выставляться. Но, собирая вещи в Эс-Сувейре – после того, как я телеграммой сообщил на факультет, что принимаю их предложение, и уведомил художественное училище в Касабланке, что к ним я не вернусь, – я уже знал, что когда-нибудь буду жалеть о своем решении.

Я отчетливо помню, как в тот момент накрыла его ладонь своей – тогда впервые кто-то из нас осмелился проявить к другому ласку. Странно, да, что я бросилась утешать мужчину, который признался, что он сам загнал себя в угол? Может, потому что я тоже чувствовала себя загнанной в угол и потому что Пол был представителем богемы, человеком, наделенным творческой жилкой, который мог бы приглушить мою врожденную осторожность, потребность во сне составлять списки и раскладывать все по полочкам. В ответ на мою нежность он наклонился и поцеловал меня, а потом переплел свои пальцы с моими и сказал: «Ты восхитительна». Тогда мы впервые провели ночь вместе. После печального опыта с Дональдом близость с Полом стала для меня откровением и вызвала пьянящий восторг, ибо я предавалась любви с человеком, который вел себя уверенно в постели и умел доставить женщине наслаждение.

Когда мы во второй раз проводили вместе ночь, Пол приготовил для меня таджин из мяса барашка. Таджин он приготовил для меня и полтора месяца назад, когда расплатился по долгам, чтобы отпраздновать со мной это событие. В тот вечер он также устроил мне маленький сюрприз.

– Как ты смотришь на то, чтобы этим летом месяц провести в Эс-Сувейре? – спросил Пол.

Я сразу подумала, что мы уже заплатили пятьсот долларов за аренду домика близ пляжа Попэм в Мэне. Читая мои мысли, Пол сказал:

– В Попэме мы тоже успеем отдохнуть пару недель. А в Марокко полетим на несколько дней раньше того срока, в который собирались отправиться в Мэн. Билеты я заказал.

– Ты купил нам два билета до Марокко?

– Хотел сделать тебе сюрприз.

– Что ж, сюрприз удался. Ты хотя бы уточнил, свободна ли я.

– Если б стал уточнять, ты нашла бы повод отказаться.

Увы, в этом Пол был прав.

– А ты вообще хотя бы на минуточку подумал, что у меня бизнес, клиенты? И на какие шиши мы полетим в Марокко?

– На прошлой неделе Джаспер продал еще четыре мои литографии.

– Почему я впервые об этом слышу?

– Сюрприз он на то и сюрприз, чтобы не раскрывать карты раньше времени.

Я уже была заинтригована. Не считая Монреаля, где я жила какое-то время, и Ванкувера, который я как-то раз посетила (не ахти какая заграница), за пределами Америки я больше нигде не бывала. А тут вот муж предлагал увезти меня в Северную Африку. Но я понимала, что дело не только в деньгах. Да, я была осмотрительна во всем, что касалось финансов, но мою пресловутую осторожность обострял страх. Страх иноземного. Страх оказаться в мусульманской стране, которая, что бы Пол ни говорил про ее современность, согласно всему, что я читала, по-прежнему находилась в тисках своего североафриканского прошлого.