Вы только представьте себе их морально-психологическое состояние и уровень боевого духа в этих условиях, товарищ генерал. Хотя, чего там представлять, вы же совсем недавно сами были под немецкими бомбами, наверняка бессильно ругаясь от ненависти и злобы на собственную беспомощность, так что просто вспомните свои чувства. А теперь представьте себе немного иную картину. Идет по дороге все та же механизированная колонна, или любая другая, это уже не принципиально. Только идут они не беззащитной для атак с воздуха жертвой, а в сопровождении, скажем, пары-тройки мобильных и даже слегка бронированных зенитных установок со счетверенными станковыми пулеметами «Максим», в лентах которых либо все патроны бронебойные, либо, для экономии, каждый третий-пятый. Пулеметные расчеты этих зениток, имея открытые боевые рубки и хороший обзор, внимательно наблюдают за небом и постоянно готовы к открытию заградительного огня по самолетам противника. Причем огонь они могут вести не только с места, но и в движении, не превращая колонну в удобную неподвижную мишень. И все люди в колонне знают, что они уже не беззащитны перед немецкой авиацией, что в случае авиационной атаки идущие в колонне зенитные установки как минимум не дадут вражеским самолетам спокойно и прицельно отбомбиться или безнаказанно расстреливать колонну из своих пушек и пулеметов.

Вопрос, в каком случае у колонны больше шансов добраться до пункта назначения и в каком состоянии, я не задаю – это ведь очевидно, не так ли, товарищ генерал? Идем дальше. Предположим, что колонне очень сильно повезло, немецкая авиация пролетела мимо, и все они благополучно добрались до переднего края. Влились соответственно в оборонительные порядки и приготовились к бою. Танки, пехота, артиллерия – будем считать, что все имеют высокий боевой дух и готовы беспощадно сражаться с врагом. Они ждут, когда противник пойдет в атаку, и готовы драться с ним вплоть до рукопашной. Но как они будут драться с немецкой авиацией, которая, будучи недосягаемой, волнами, раз за разом, бомбит и обстреливает наши позиции, оставаясь при этом неуязвимой. А наши бойцы только бессильно наблюдают, неся безответные потери и теряя боевой дух… Отсюда, товарищ генерал, мы сейчас имеем в войсках первого эшелона обороны границы и неоправданно высокие потери, и крайне низкую боевую эффективность противодействия наступающим немецким войскам. Отсюда же имеем случаи паники, а вместе с ними самовольное оставление оборонительных позиций и еще много негативных факторов, которые вы опять же сами могли лично наблюдать совсем недавно, пытаясь провести контрудар под Гродно. И хотя оправдать этих паникеров, а также бегущих за ними со своих позиций бойцов, никак нельзя, но понять их отчасти можно – когда с неба то и дело прилетает смерть, от которой нет спасения, поскольку правильно и глубоко окапываться личный состав не обучен, очень легко поддаться панике и безнадежности.

Теперь представьте себе, что на том же поле боя у нас будет хотя бы пара-тройка таких вот механизированных пулеметных зенитных установок? Картина ведь будет совсем иная! И немецкие пикировщики как минимум уже не смогут отбомбиться по нашим позициям прицельно, если вообще не сбросят бомбы где-нибудь в сторонке и не улетят – у асов люфтваффе, понимаете ли, сжимательная мышца в самом низу спины тоже отнюдь не из железа сделана. Более того, когда немецкая авиация улетит, этим пулеметным зениткам и на земле, на поле боя, тоже дело найдется. Вы, товарищ генерал, конечно же представляете себе эффект применения по атакующей пехоте и кавалерии станкового пулемета Максима? А если их сразу четыре? Или пусть даже, с учетом определенной ограниченности ресурсов, хотя бы по три пулемета на установку? А если на участке вражеской атаки таких вот многоствольных пулеметных установок хотя бы пара, и расположены они, скажем, по флангам, для организации фланкирующего огня по наступающим бравым немецким воякам? А если, имея высокую подвижность и маневренность вследствие наличия гусеничной ходовой части, эти пулеметные установки могут еще и быстро перемещаться по полю боя? И как вы думаете, товарищ генерал, в какой из этих двух описанных мной ситуаций мы будем иметь более эффективно организованную оборону и высокий боевой настрой личного состава?

Пока Хацкилевич хмурился, обдумывая слова Сергея, попутно действительно снова вспомнив свое состояние бешенства и бессилия под немецкими бомбами, в разговор вклинился дивизионный комиссар Титов, до этого молча сидевший за столом для совещаний в кабинете генерала и слушавший Сергея со скептически-недовольным выражением на лице.

– И что, лейтенант, там, у вас, во время этой войны тоже танки непонятно во что переделывали?

– Нет, товарищ дивизионный комиссар, – тяжело вздохнул Сергей. – Не переделывали. Может, именно поэтому и потери такие дикие в начале войны были. Нашей авиации в небе почти нет, зенитных средств еще меньше, чем авиации, технику никто не окапывает и не маскирует, бойцы навыкам полевой фортификации не обучены или обучены совершенно недостаточно, над нашими позициями практически постоянно висят немецкие самолеты, бомбят и расстреливают цели на земле в комфортных условиях отсутствия зенитного противодействия… Недооценивали тогда у нас, а вот сейчас и у вас, важность и полезность системы мобильной ПВО. Это уже потом, ближе к концу этой войны и как раз на ее опыте, начали активно разрабатывать мобильные зенитные средства на колесных и гусеничных платформах – сначала, как водится, немцы, а потом и наши. И калибры там уже посерьезней были…

– Так, может, и нам, раз уж ты танки уродовать предлагаешь, тоже калибры посерьезнее сразу ставить, а не потом? – Титов, судя по его скептически-подозрительному тону, явно не собирался верить Сергею на слово и готовился «разъяснить» этого мутного предсказателя с его странными идеями.

Сергей вздохнул: ну как же тяжело с ними, особенно с этим чрезвычайно подозрительным особистом, который везде подвох ищет. Придется объяснять подробно, а это опять ненужная сейчас задержка их выезда…

– Ну, хорошо, товарищ дивизионный комиссар, давайте рассмотрим вопрос организации ПВО фронтового уровня более подробно…

– Не надо более подробно, лейтенант, мы и так сегодня задержались намного дольше, чем планировали, – Хацкилевич, оторвавшись от своих дум и взглянув на часы, недовольно поморщился. – Понял я уже все про эти твои мобильные пулеметные зенитки. Согласен, дело нужное и полезное, в Белостоке отдам соответствующие распоряжения по переоборудованию части легких Т-26 в соответствии с твоими предложениями. А теперь давай, что ты там подготовил. Нам уже давно ехать пора!

Все подготовленные документы Сергей предварительно разложил на столе в несколько пакетов и в ответ на недоуменный взгляд Хацкилевича пояснил:

– Я, товарищ генерал, в полном соответствии с одним из основных принципов организации режима секретности, гласящим, что каждый секретоноситель должен знать только ту часть секретной информации, которая ему необходима, разделил все подготовленные мной материалы на несколько категорий. Это чтобы там, в Минске, в их суматохе и неразберихе, Павлову проще было подготовленные материалы и оценивать, и распределять.

Вот этот конверт – технарям и оружейникам, здесь материалы по модернизации минно-взрывных средств и некоторому улучшению состава зажигательно-огневых смесей, а также по созданию и применению огневых фугасов. Вот в этом конверте – материалы по организации и тактике уличных боев, а также организации для этих целей штурмовых групп. И здесь же, отдельно, материалы по использованию в уличных боях десантников. Эти материалы для Павлова, а там он сам их потом разделит по полномочиям своего комсостава. Этот конверт – уже лично для Павлова, и только для него, здесь я изложил кое-какие мысли и моменты по общей ситуации под Минском и по возможности ее хоть как-то улучшить полномочиями командующего фронтом. Еще здесь многое из того, что я вам говорил про организацию и повышение эффективности обороны. И здесь же для Павлова экземпляр карты, где я указал оперативную обстановку на территории Белоруссии и то, как она в ближайшие дни развиваться будет.