По истечении пятого часа переговоров, которые уже подходили к завершению, несчастный ребенок (а мы не должны забывать, что по земным обычным часам Раечке не было и семи годиков), проходя мимо столика, ловко наклонился и стащил с тарелки герцога Марьяни большого отварного омара. И побежал к кулисе, чтобы там быстренько этого омара скушать.

Вы бы видели, что тут поднялось!

Особо сердилась сеньора Пупкина-Пукинелли. Словно омара отняли у нее.

– Вам, Никита Борисович, – кричала она с итальянским акцентом, – таких девок привозить только на тротуари!

– Простите, извините… – Никита испугался, что куш пройдет мимо его рук, но спас положение герцог, который мило улыбнулся и, взяв изящно пальцами с тарелки второго омара, сказал по-итальянски (а Никита догадался):

– Отнеси, голубчик, своей девочке.

Никита кинулся за кулисы и отыскал свою девочку, которая доедала омара и рыдала, потому что знала, как ей достанется.

Вместо того чтобы лупить манекенщицу, Никита дал ей второго омара и сказал:

– Жри! В гостинице поговорим.

Тем вечером Никита подписал нужный контракт, остались только формальности. Он привез девицу на речном такси в гостиницу туристического типа.

В номере он достал свой старый ремень и приказал девочке:

– Снимай штаны!

– Дядечка Никита, – зарыдала манекенщица, – только не бейте меня. Я больше никогда не буду омаров лямзить! Я же с голодухи, дядечка Никита.

Но Никита был неумолим.

Он смотрел, как трясущимися длинными худыми руками почти двухметровая красавица снимает штанишки и ложится на кровать лицом в подушку, чтобы не кричать от боли.

Никита Борисович подошел к постели и занес ремень над попкой.

…Сквозь подушку Рашель промычала:

– Только шрамов не оставляйте!

– Что я, не знаю, что ли? Что, в первый раз…

И тут голос его осекся.

По очень простой причине.

За всю свою почти сорокалетнюю жизнь Никита Блестящий не видел такой совершенной, круглой, красивой попки.

Его любовь к Рашель началась именно с этого взгляда.

Из частей ее тела он сначала полюбил попку, потом ноги, а лишь затем лицо и живот.

Нет, он не ударил ремнем по попке, хотя раньше безжалостно совершал это наказание многократно. Он понял, что больше никогда в жизни не сможет этого сделать.

Некоторое время он стоял с поднятым ремнем, а потом сообразил, что с мечтой о контракте, богатстве и вилле на Женевском озере придется повременить.

– Ну что вы, дядечка? – тихо спросила девушка ростом около двух метров и возрастом семи лет. – Будете бить или как?

– Или как, – сказал Никита. – Одевайся, надо думать.

Действие нашей печальной истории началось в 1998 году.

С тех пор прошло пять лет.

Наступил год 2003-й.

Великий Гусляр жил вместе со всей страной.

Профессор Минц совершил еще несколько открытий и сделал шесть или семь выдающихся изобретений.

Но наученный горьким опытом Лев Христофорович к экспериментам по определению генетических склонностей детишек и воспитанию из них гениев в соответствующих областях не возвращался. И надеялся, что и Никите Блестящему этого сделать не удалось.

Постепенно обида, нанесенная Никитой, забылась.

И его появление возле дома Минца в ноябре профессора по меньшей мере удивило.

Начисто пропала наглая посадка туловища и разворот плеч, даже полубаки парикмахерского типа исчезли, смененные запущенной кривой бородкой.

И одежда на Никите была хоть и иностранная, но не новая, поношенная, из благотворительного магазина в пользу жертв церебрального паралича.

– Лев Христофорович!

Фонарь светил согбенной фигуре в спину, голос дрожал, шел дождь со снегом. Минц не узнавал Никитушку.

– Я к вам, Лев Христофорович. – Передних зубов у Никитушки не было, и говорил он невнятно.

Никита шагнул на свет, и Минц узнал его.

Как бывает с людьми незлопамятными, а главное, деликатными, Минц вдруг испытал чувство вины перед молодым человеком. Он осознал, что сыграл в его жизни роковую роль, сам того не ведая, толкнул его на преступную стезю…

– Заходите, – быстро заговорил Минц. – Ну чего вы стоите на дожде, голубчик, ну как так можно, я вас чаем угощу, у меня чай славный, «Ахмад», не пробовали?