– Здравствуйте, Григорьевна, - Мара приветливо поздоровалась с торговкой и принялась рассматривать яркие астры, георгины и хризантемы.

– И вам, девки, доброе утро. Если оно, конечно, доброе, - просипела старуха.

– Женя, тебе выбирать, - обратилась ко мне Мара, - мне нравятся вот эти бордовые георгины. А тебе?

– А я хочу полевые. Дайте мне, пожалуйста, вот эти ромашки и эти рудбекии.

– А почему не спрашиваешь, сколько они стоят?
– прищурилась торговка.

– А мне без разницы. Сколько скажете, столько и заплачу.

– Хорошо, коли так.

Григорьевна бережно вытащила из корзины приглянувшиеся мне цветы и пробурчала:

– Дай, сколько можешь. У меня тарифов нет.

– Спасибо, - поблагодарила я и протянула старухе десять талеров.

– Много, - строго констатировала торговка.
– Пяти будет достаточно.

– Как хотите, - не стала спорить я и подала женщине пятерку.

– Не горюйте там, девки. Скоро все там будем. Там хорошо.

Григорьевна молниеносно выхватила купюру из моих рук и принялась шарить по карманам своей необъятной грязной куртки в поисках кошелька. А мы с Марой направились к калитке. Войдя в нее, я остановилась в полной растерянности:

– Марочка, здесь все так изменилось... Боюсь, что не найду быстро место, где...

– Не волнуйся. Я найду. После твоего отъезда, я регулярно приезжаю к твоим. То старую листву соберу, то памятники вымою.

– Спасибо, дорогая, - я искренне обняла подругу и почувствовала, как на глазах наворачиваются слезы.

– Идем, Женечка. И не плачь. Все же хорошо. Даже если бы я и не приезжала сюда, здесь все равно бы все было в полном порядке. Сейчас Послушники следят за кладбищами. Считается, что мы не должны делать эту работу и ухаживать за могилками родных.

– А как же память? Связь поколений?

– У нас отняли и это. Теперь всех кремируют и хоронят людей без привычных обрядов и застолий.

– Почему?

– Потому что на это имеют право только Высшие, - отрезала Мара.

Мы шли по дорожке, покрытой серой тротуарной плиткой. Вокруг было очень тихо. Только шелест листвы и щебетанье птиц нарушало покой давно ушедших из жизни людей. Эта, как мне пояснила Мара, территория старого Вознесенского кладбища уже была закрыта для захоронений. Здесь, как и везде было чисто, аккуратно и даже как-то торжественно. Трава и кустарники аккуратно пострижены. Цветы, принесенные скорбящими родственниками, стояли в специальных высоких вазонах. Ограды и кресты выглядели только что выкрашенными. По пути Мара рассказала мне, что устроиться Главным Смотрителем Кладбища в нынешние времена очень сложно и фактически теперь эта должность передается по наследству. Очередной Декрет ГГ обязал привязать Смотрителей к этой работе навечно, чтобы в местах захоронений всегда был образцовый порядок. А Средние, занимающие эту должность и не возражали. Слишком уж прибыльной и непыльной была эта работа. Простые люди готовы были отдать последние деньги, чтобы их родственники были похоронены как положено и в хорошем месте. Многие бронировали места задолго до своей смерти, потому что ни у кого не было уверенности в завтрашнем дне.

Когда мы приблизились к ограде, за которой были захоронены мои родные, сердце защемило от боли. С высоких гранитных памятников на меня смотрели серьезные лица родителей, погибших в чудовищной автокатастрофе незадолго до моего отъезда. Портреты на памятниках были выгравированы талантливым художником-профессионалом и сходство с родителями было столь поразительным, что в первый год после их смерти я не могла спокойно смотреть на их лица. Теперь же это чувство вновь вспыхнуло внутри меня, и я заплакала.

Мара молча наблюдала за мной, не решаясь высказать слова поддержки и сочувствия. Эту долгожданную встречу с родителями я должна была пережить и прочувствовать сама, как и смириться с чувством вины за то, что оставила их здесь одних.

Я поставила цветы в вазоны и поцеловала дорогие мне лица, а потом тяжело опустилась на скамейку и закурила. Я курила и переводила взгляд с одного памятника на другой, страдая от ранней утраты и жизни без самых дорогих и близких мне людей. Но в то же время, я была рада, что на моем пути встретился Свенсон и стал мне не только мужем, но и отцом тогда, когда я в этом очень нуждалась.

– Знаешь, Женя... - Мара присела рядом со мной и взяла за руку, - только не обижайся... Я иногда думаю, что это даже хорошо, что свои родители не дожили до сегодняшнего дня.

– Почему? О чем ты?
– раздраженно спросила я и вырвала свою руку.
– Как это может быть хорошо? Они могли еще жить и жить!

– Да. Могли. Но как?

– Я не понимаю. Объяснись, Гольская!
– сказала я резче, чем хотела.

– Вот представь себе, что родители твои живы. Ты живешь за границей и у тебя нет возможности их вывести из страны. Они получают мизерную пенсию, не смотря на долгие годы безупречной работы или службы. Этой пенсии хватает только на скудную еду и оплату жилья. А когда им исполняется 65 лет их обязуют переселиться в Приют Покоя. Так теперь называются дома для престарелых. И если у них здесь нет близкого человека, которому они могли бы передать свое имущество, то в этом случае все переходит государству. В собственность государства. Хотя мы понимаем кому на самом деле... Пенсия стариков уходит на их содержание в приюте, дешевые лекарства и кое-какую одежонку. Условия проживания там страшные: холодно, голодно, нет медицинского обслуживания и надлежащего ухода. Старики не могут помочь детям и внукам, хотя и там продолжают работать. Но и дети не могут помочь старикам, сами еле-еле сводят концы с концами. А если, не приведи Господи, кто-то заболевает тяжело, то несчастным предлагается переселиться в ЛК.

– Постой!
– встрепенулась я.
– Где-то я уже слышала эту аббревиатуру. Точно! Серега говорил, что он избежал ЛК и очень был рад этому.

– И было чему радоваться. ЛК - это Ликвидационные Камеры.

– Что?
– ужаснулась я.

– Ну, не в прямом смысле этого страшного словосочетания. Это обычные больничные палаты в Приютах Покоя, тюрьмах, больницах, где осуществляют эвтаназию.

– Ты шутишь, - прошептала я.

– Какие уж тут шутки, - голос Мары звучал глухо и даже как-то отстраненно. - Так вот... Еще представим, что твои родители дожили до семидесяти пяти, но еще крепки и бодры. Но они уже не могут шить, вязать, что-то мастерить. В общем, выполнять легкий труд, полезный государству и, заметь, к тому же бесплатный. Тогда им предложат ЛК в добровольно-принудительном порядке. И никто! Слышишь, никто не помешает назначенному врачу (палачу) отправить на тот свет немощного и больного старика. Хотя, чего тут лукавить, многие старики, прожив несколько лет в Приюте, сами хотят умереть. Но в этом случае за эвтаназию они должны заплатить. Они должны получить разрешение на смерть по собственному желанию за деньги!