Надежда на то, что нынешнему жениху кто-нибудь передаст слухи про «дурнушку Ветту», про «мужичку Ветту», про «дикарку Ветту», и он не приедет к ней, всё никак не покидает княжну. Ей хочется думать, что в этот раз смотрины сорвутся. И даже не по её вине. Тогда всё будет хорошо. Тогда она завтра снова выбежит в лес, снова случайно снесёт стол, на котором будут лежать вышивания её младших сестёр… Подумаешь — остаться старой девой… Велика беда! Угодно же матушке всё драматизировать! Лишь бы он не приехал, только бы не приехал…

Надежда разбивается в пыль, как только Ветта видит рядом с родным теремом чужие сани. Явно купленные специально для того, чтобы прокатиться пару раз — туда и обратно к терему Певнов. Это хуже, чем только можно себе представить — вероятно, жених откуда-то с жарких уровней Ибере. Или с тех, где никогда не бывает снега. Это хуже, чем только можно себе представить. Покинуть Леафарнар — ещё полбеды! Куда хуже — оказаться на уровне, где всё будет совершенно иным, где природа будет совершенно иной…

Ветта влетает по ступенькам крыльца в дом так быстро, как ещё никогда в жизни не бегала. Она поскальзывается и, кажется, разбивает себе губу и нос. Что же… Так даже лучше… Мало того, что дикарка, так ещё и уродка — такую никто замуж не возьмёт. Княжна прижимает руку к носу, чтобы унять кровь. Ей хочется расхохотаться. Вот бестолочь — поскользнуться в самый последний момент и растянуться на полу! Однако в сенях её никто не встречает. Ветта не видит перед собой рассерженного лица матери, и это кажется ей странным. Боль отступает на второй план.

Дверь в столовую почему-то закрыта. Ветте любопытно, и она прижимается к двери ухом, чтобы услышать, о чём разговаривает мать с её женихом. Вероятнее всего, матушка решила сначала поговорить с ним, а потом переодеть её, чтобы Ветта произвела более благоприятное впечатление на своего будущего мужа. Что же… Нужно будет где-нибудь спрятаться, чтобы её не нашли, а уже потом решать все остальные проблемы. Когда они появятся.

Но двери в тереме довольно толстые, и Ветта ничего не может расслышать. Как назло! Вот почему так? Ветта ведь не собирается делать ничего плохого. Во всяком случае, совершенно плохого. Всего лишь узнать, когда ей прятаться и что делать. Быть может, её жених считает недопустимым? Или его матушка… Почти все женихи приезжали со своими матушками — пожилыми женщинами, капризными и вредными, в головах которых было множество самых разных предубеждений. И почти все они, как только видели Ветту в грязном разодранном платье, решали поскорее уехать из Певнского поместья.

— Ох, Ветта! — слышит девушка голос младшей сестры. — Ты даже не представляешь, кто к нам приехал!

Ветта бросает недовольный взгляд на Лукерью. Та, немного потупившись, протягивает ей свой носовой платок. Белый, чистенький, как и обычно. У Ветты носовых платков никогда не бывало. Если что, она обыкновенно утирала нос рукавом, а те платки, которые давала ей матушка, обычно очень быстро терялись.

— Очередной жених, — хмуро произносит Ветта, прижимая платок к разбитому носу. — Вроде, мы все это знали уже две недели как! А если ты мне ещё что-нибудь скажешь об этом — я тебя стукну.

Да уж, должно быть она выглядит отвратительно — в порванном платье, с которого посыпался жемчуг, в промокшей накидке с соболиным мехом, с растрёпанными запутанными волосами да ещё и с разбитым носом! Что же… Такой внешний вид в ближайшие несколько часов улучшить никому не удастся. Даже матушке, которая по этой части считала себя единственным достойным мастером на Леафарнаре. Даже завтра разбитый нос всё равно можно будет увидеть.

Чего уж там говорить — Ветта самая настоящая дурнушка. К тому же, плохо воспитанная дурнушка. И замарашка. Княжна уверена, что Лукерья никогда в жизни не испортила платье столь сильно — самое серьёзное, что та могла натворить, это капнуть случайно маслом во время обеда. А уж о Мерод или Евдокии и говорить нечего! Те даже маленькое пятнышко бы не поставили!.. Такие умницы-разумницы, что княжне порой становится тошно. И почему матушка не хочет сначала отдать замуж Евдокию? Та её точно не подведёт. Всё сделает, как надо. Как и положено любой благовоспитанной девице из княжеского рода. Вот только Ветта не любая и не благовоспитанная. Княжна едва заметно усмехается этой мысли.

Княжна сердится на младшую сестру. И зачем только та постоянно делает ситуацию только более противной? Как будто без этого Ветта не знает, кто к ним приехал! Как будто ситуация не повторяется каждый год уже тридцать лет подряд! Лукерья ведь прекрасно знает, как сильно Ветта раздражается, когда речь заходит о замужестве! Правда, пожалуй , думает несколько о другом… Ну и пусть. Какая разница, о чём думает Ветта, когда сердится на сестру за болтливость?! Неужели, так трудно просто помолчать? Ничего не говорить, не раздражать, не растравлять рану?

Лукерья, зная характер сестрицы (Ветта ведь и действительно ударить может, если ей что-то придётся не по нраву), решает ничего не говорить больше и, пожав плечами, поднимается наверх к себе в комнату. Что же… А теперь Ветта должна обязательно узнать, кто приехал. Пусть Лукерья думает, что угодно. Пусть считает, что знает, что в мыслях у её сестры. Это совсем не так. Ветта никогда не смирится с мыслью, что должна жить так же, как и все. Никогда.

И почему только матушке так важно было её замужество?..