Мне, вообще-то, не очень нравится мое физическое развитие. Сюзанна во много раз лучше в этом смысле, но в какой-то момент я забываю о своих недостатках, размышляя лишь над своими лучшими качествами. Например, моя кожа. У меня очень нежная кожа, ее чудесное бледное матовое строение больше напоминает китайское. У меня никогда не бывает прыщей или угрей. Более того, мысли о своей коже имеют такой же эффект, как и размышления о кимоно и его запахе: это один из моих способов просыпаться — что отнюдь не является автоматическим процессом. Что же касается школы, домашней работы и спешки то в одном, то в другом, то у меня действительно остается мало свободного времени. Но мастурбирую я так часто, как только могу; получается как минимум один раз в день.

Внезапно я начинаю видеть Мориса в другом свете: он кажется далеким, а его образ все более расплывчатым, и я начинаю как бы дискутировать сама с собой. Я интеллигентна, теперь я женщина, женщина, которую он выбрал. Сюзанна ничего не знает о том, что случилось… Что будет? На меня накатывает странная волна гнева по отношению к Морису и прилив неудержимой любви к Сюзанне. Как он осмелился предать ее? Возможно, я и радуюсь этому или испытываю чувство самодовольства, но сама мысль об этом невыносима. Как будто она сближает меня с сестрой, восстанавливает против Мориса и его отказа от нее. По крайней мере, Сюзанна должна знать, что я люблю ее. Он не является членом нашей семьи. Она всегда находила и будет находить мужчин, сколько захочет. Может быть, из-за своей чрезмерной внушаемости она вскоре примирится с этой мыслью: конечно, мама не слишком расстроилась бы, если бы отношения между ее старшей дочерью и «коммивояжером» не получили дальнейшего развития…

Я дождусь подходящего момента. Что касается меня, то в действительности не существует никакой проблемы: я не буду ханжой, как Сюзанна, которая позволяет Морису только брошенные мельком взгляды на ее плоть или полупоцелуи украдкой, когда их никто не видит. Да, я буду любовницей Мориса до тех пор, пока не стану его женой. Но чем больше я убеждаю себя, что события неизбежно найдут продолжение, тем большую нежность я испытываю к своей сестре.

Нет, невероятно то, что я думаю. Я не могу питать недоброе чувство к Морису. Нельзя негодовать в отношении того, кто любит тебя, а он меня любит. Все же я в долгу перед Сюзанной. Речь идет не о компенсации или утешении. Морис явно не был предназначен для нее, как и она для него, потому что я — противоположность Сюзанны, а Морис изменил свое мнение и выбрал меня. Что я должна Сюзанне — это саму себя. Не много, но это все, что я имею, у меня нет ничего, кроме меня самой. Разве не утверждают, что любовь — это собственный яд? Сейчас я ни одного человека, близкого или далекого, не люблю так сильно, как люблю Сюзанну. Эту повседневную невидимую любовь я и должна открыть ей.

Верно, так и должно быть, я не буду терять время напрасно. Босиком иду по коридору и бесшумно открываю дверь ее комнаты. Она опустила шторы и уже легла в постель. Мориса в комнате нет. Я была уверена, что после обладания мной он не мог, как обычно вернуться к своей невесте или, что более точно, к экс-невесте.

Это своего рода наука. Я не испытала трепета от этого, все случилось так, как я и ожидала. Моя логика безупречна, и как только я вижу Сюзанну, отвергнутую, раскрытую, я подавляю рыдание. Возле кровати глубоко вздыхаю.

Пристально разглядываю ее.

В том, как она возлежит на постели, обнаженная, само воплощение лени и беспечности, даже не удосуживаясь как следует отвернуть покрывало, даже не положив подушки поудобнее — вся Сюзанна, дорогая, чудесная Сюзанна. Да, Сюзанна, ты прекрасна и восхитительна! Я бормочу слова, как совсем недавно это делал Морис.

Лежа на животе вполоборота, одна нога слегка согнута, другая вытянута, моя сестра демонстрирует мне свои красивые округлые груди, два атласных шара с незаметными углублениями в районе талии, и затененное продольное расширение между бедрами, которое в моем воображении шевелится темной массой, колышется под моим пристальным взглядом. Я ложусь рядом с ней, распахиваю кимоно и прижимаюсь к ее телу. Поначалу она даже не замечает; тогда я просовываю свою левую руку ей под голову. Она слегка приподнимается, как будто хочет облегчить мою задачу, но по-прежнему рассеянна. Моя другая рука обнимает ее, соединяется с ее собственной рукой, лежащей полураскрытой на груди, и эта рука смещается, как будто хочет освободить место для моей. Это только рука, хотя она так податлива, Сюзанна почти засыпает.

Впервые я ощущаю в своей ладони этот темноватый сосок, этот большой коричневый околососковый кружок, предмет моей огромной зависти; темный сосок возвышается подобно моему, околососковый кружок сжимается и дрожит.

Почти бессознательно я выдвигаю свои бедра вперед, чтобы еще крепче прижаться к ней: я чувствую нечто похожее на настойчивость и слегка раздражаюсь от того, что у меня отсутствует мужское начало, нет полового члена, чтобы вонзить в нее. Этот член, который согласно моему воображению мне следовало бы иметь, чтобы войти в Сюзанну, как Морис вошел в меня, должен быть твердым, вздутым, подергивающимся, его небольшая вена выпуклой, а головка — красного цвета…

Но я останавливаю себя, пристыженная, смущенная. Сюзанна подумает, что я сошла с ума или, еще хуже, — омерзительна. Она придет в ужас от моего бесстыдства. Я содрогаюсь от стыда, мое сердце готово выскочить из груди, а слово «бесстыдство» задевает меня, как плевок. Еще одно слово: всегда эти слова, которые мне нравятся, которыми я обычно так удачно пользуюсь, но которые тоже могут восстать, оборачиваются против меня, клеймят меня навечно, возвещают о моем стыде. Что я отвечу Сюзанне, если она скажет: «Прекрати эти пакости, прекрати, ты, потаскушка, что ты делаешь, грязная сука»?

Однажды я подслушала, как, выходя из туалета, Жанна Мьяле сообщила Мишель Фарно, что слышала, как в соседней кабинке две девушки занимались какими-то пакостями, и она узнала голос одной из них, Луизы Менего.

С того самого дня под пакостями я всегда подразумевала двух девушек, возбуждающих друг друга среди сортирных запахов. Должна признаться, меня месяцами преследовал образ Луизы Менего и другой девушки, занимавшихся своими грязными шалостями, но лишь до тех пор, пока я не предпочла лучшее: забавляться с собой. И, кроме всего прочего, бесстыдница Луиза Менего была совсем непривлекательной, хитрой, сутулой, с землистым цветом лица.