Никогда Саша не ощущал такой теплой атмосферы вокруг себя, как в этот день в Подлипках.

Чанышев заторопился в Москву, а Сашу Шеферы не отпустили, поселив его в комнате вместе с младшим сыном Борисом, пришедшем домой, когда все гурьбой отправились провожать Чанышева на железнодорожную платформу. Уже стемнело, и шедшая рядом с Сашей Инна взяла его за руку…

За выходной день Саша Званцев набросал в кабинете Александра Яковлевича, где была чертежная доска, эскизы бункерного склада древесного угля. Инна живо интересовалась, что он делает, то и дело заглядывая к нему посмотреть, как получилось.

Утром следующего дня он собрался в Гипромез. Инна объявила, что едет с ним, у нее в Москве дела. Им по пути. Молодые люди стояли на платформе. Электричка подкатила бесшумно, и тамбур вагона встал перед ними. Но вагон уже был полон, пришлось остаться в тамбуре.

— Все торопятся, едут на службу, порой тратя на дорогу больше часа. Совсем не так, как в Белорецке. Спустился с горки и — сразу проходная. После знакомства с проектом вверху, вы с Чанышевым сразу уедете?

— В этот день решится моя судьба, если удастся показать высокому начальству модель изобретения.

— А какое оно? Мне можно посмотреть?

— Это дело военное, секретное. И я не имею права…

— Я поняла. Это случится 10 октября 1931 года. Я решила, что это будет важнейшим днем моей жизни. Мне девятнадцать лет, а тебе? Двадцать пять? Тебе повезет. В эти годы Эйнштейн придумал свою теорию относительности. Он любил музыку и играл на скрипке.

Поезд остановился в Мытищах, и в тамбур ворвалась толпа народа. Молодых людей до неприличия прижали друг к другу. Саша ощущал упругое девичье тело. И оно волновало его. Он старался защитить собой девушку и свой чемоданчик с бесценной моделью. Но на каждой остановке все новые и новые люди втискивались в переполненный тамбур.

— И долго будет это продолжаться? — чуть нагибаясь к уху Инны, спросил Саша.

— Двадцать счастливых минут, — тоже на ухо Саше шепнула девушка.

— Почему счастливых? — искренне удивился он.

— Так… — повела плечами Инна и добавила. — Это тоже военная тайна.

Она проводила его до самого Гипромеза, где они встретились у подъезда с улыбнувшимся им светлой улыбкой Чанышевым.

— Куда ты пойдешь отсюда, и что у тебя за дела?

— О, очень важные. Буду ходить около института Каган-Шабшая и любоваться студентами. Wunderbar!

Вечером она встретила электричку, с которой Саша, как она рассчитала, вернется в Подлипки. Она подкралась сзади и закрыла ему глаза ладонями. Он нежно отвел их и поцеловал. Инна покраснела и побежала вперед, крикнув:

— Догоняй.

Саша ускорил шаг, любуясь ниспадающим пламенным потоком вьющихся волос. К ужину, за который Шеферы усадили Сашу, Инна вышла с заплаканными глазами. Саша пожалел ее. Конечно, это результат скитаний около института, в который ее не допустили. На следующий день она не провожала его. В тесно забитом тамбуре Саше чего-то не хватало, и он с волнением должен был признаться себе, что не хватало секретных двадцати счастливых минут.

Прошли три дня, в Гипромезе включили его чертеж бункерных складов угля в план реконструкции Белорецкого металлургического комбината. При рассмотрении в Гумпе его главный инженер Точинский особо отметил введенное новшество: герметические противопожарные бункеры для древесного угля. Чанышев переглянулся со Званцевым.

Когда же они вышли от сидевшего за перегородкой Точинского в коридор, Чанышев, поджидая инженера с чертежами, слегка толкнул в спину Званцева:

— Поднимай все паруса, отправляйся в самостоятельное дальнее плаванье. Аллах да поможет тебе. Вот тебе номер кабинета Павлуновского. Точинский для меня в справочнике отыскал, удивился, зачем он мне нужен. Я ответил: «Учились вместе». Мы и впрямь все учились строить на месте старой России индустриальную страну.

Званцев, сжимая ручку чемоданчика с моделью, зашагал по длинным коридорам Наркомтяжпрома. В ту пору нравы были проще. Посетители пропусков не получали, мимо кабинетов сильных мира сего проходили свободно, могли и заглянуть. Так Саша увидел табличку «Н. И. Бухарин». Он, а об этом знала вся страна, был любимцем партии. Философ, заступившийся за кулаков как за рачительных хозяев, возможной опоре социалистического строя на селе. В результате таких крамольных мыслей из редакторов «Правды» он вдруг стал заместителем наркома тяжелой промышленности, отрасли настолько далекой от сельского хозяйства с проводимой там коллективизацией, когда вместе с кулаками раскулачивались, разрушались и отправлялись в ссылку процветающие семейные хозяйства, которых не могла заменить ленивым трудом пьянствующая беднота… Все это отлично понимал Саша Званцев, хорошо помня, как после бездумного разгрома сельского хозяйства преступный разгул громил был оправдан отеческими словами вождя: «Головокружение от успехов».

Около двери в кабинет стоял невысокий человек с бородкой, в сапогах и полувоенной форме. Конечно, сам Бухарин. Подойти бы к нему и сказать, что думает энтузиаст пятилетки с Урала о «Головокружении…», но рука, держащая ручку чемоданчика, словно в ней оказалась неподъемная гиря, удержала его. У него иная задача, которую он не имеет права провалить. И он, взволнованный, прошел мимо «сосланного в промышленность» философа.

Инна, зная, какой сегодня решающий день у Саши, объявила, что поедет с ним и все время будет около него, даже не входя в огромное здание Наркомтяжпрома. Она, гуляя около главного подъезда, терпеливо ждала, пока Саша не выйдет.