Шрифт:
Вверху, со знаменем в руке.
Народный гнев, свободы ради
Вздымала ты, как вал в реке.
К чертям всех бар! Бар — в гарь и ад!
Народ вперед! День баррикад!
Теперь Званцев хотел, чтобы на московской баррикаде была не поэтическая Франсуаза, а его дочь. Молодая женщина с яркими огненными волосами, полученными в наследство от златокудрой матери, младшая дочь Званцева Алена была там. Активная демократка, депутат Совета народных депутатов Октябрьского района Москвы, научный сотрудник физико-химического Института Академии Наук СССР.
Она пришла сюда еще вечером, когда прошел слух о вызове войск. Ночевала у входа в Белый Дома в цепи районных депутатов и видела, как мимо прошел Ростислав Растропович которого она с восторгом слушала в Большом зале Консерватории, но не со смычком прославленной виолончели, а с автоматом!
Она тоже просила, чтобы ей дали оружие. Но такого в Белом доме не было, и заменить его нужно было только общей волей и отвагой.
Из Москвы по телефону на дачу Званцева позвонил Платонов:
— Саша, что происходит? Почему все посходили с ума?
— Просто им показалось, Владим, как и нам с вами, после памятного съезда, что они обрели свободу и не хотят ее уступать.
— Но что они могут сделать против танков?
— Но в танках сидят не оголтелые нацисты, а те же наши люди, которые сами страдали, и думают, как и стоящие на баррикадах.
— Однако нас с вами там нет.
— Я думаю, что там мои дети.
— На беду, у меня их не осталось.
Званцев оказался прав. Алена была уже там, а старший сын Олег явился к Белому дому и отрапортовал:
— Капитан первого ранга Званцев прибыл в ваше распоряжение на защиту демократии.
— Зачисляю рядовым отряда с дислокацией у этого входа, — распорядился седеющий бородач в очках, в старинном френче с портупеей времен Гражданской войны, маузером в деревянной кобуре, и орденом боевого красного знамени на красной подкладке.
И Олег, офицер высшего ранга, встал рядом с отслужившими срок сержантами и солдатами, или просто гражданскими людьми, охваченными общим порывом.
Когда стал накрапывать дождь, Олега нашла сестра Алена, и съездила вместе с еще одним депутатом на такси домой за плащом себе и непромокаемой курткой брату. Когда они вернулись к Белому дому, таксист отказался взять с них плату за проезд:
— Хоть так приму участие в вашем святом деле.
Младшего брата среди пятидесятитысячной толпы Алена не нашла, а он тоже был там. Помогал возводить баррикаду из мебели близлежащих учреждений, строительных лесов ремонтируемых зданий и поставленного поперек улицы обгоревшего троллейбуса с беспомощно задранными вверх дугами.
— Все в институте не работали, — рассказывал он потом отцу. — Никто нас не посылал, и ни у кого мы не спрашивались. А просто все вместе пошли к "Белому дому". Встретили там множество людей. И старых, и молодых, совсем незнакомых, но вроде родных. И все пришли защитить "Белый дом" и Ельцина. Говорили, он примчался с дачи, преследуемый чекистами, которые не успели или не решились его арестовать. И вроде генерал Лебедь ведет войска защитить демократию…
А Званцев сквозь грохот танков услышал сообщение корреспондента Би-би-си о молодой женщине с огненными волосами, стоявшей на баррикаде, глубоко взволновавшее его. Англичанин закончил словами:
— Трудно понять этих русских…
И Званцев вспомнил “сонет Сирано” о Франсуазе.
Что написал бы тот на месте англичанин? Конечно, сонет!
И писатель ощутил неодолимое желание воспроизвести, как воспел бы Сиарно де Бержерак из XVII века девушку ХХ. И отложив все в сторону, он сел за стол:
БУКЕТ
сонет
На баррикаде с нами ты стояла
Не с факелом иль знаменем в руке.
Букет душистый у груди держала.
Зачем понадобился он тебе?
А к нам дракон железный подбирался
На гусеницах мерзких вместо лап.
Бежать у нас никто не собирался,
Услышав грохот, лязг, дракона храп.
Лишь ты одна сбежала с баррикады.
Тебе навстречу — пушечная пасть.
Решила ты свободы общей ради
В драконе совесть пробудить, иль пасть.
Букет ты водрузила в пушки ствол.
И встал дракон. И не был даже зол.
Танк попятится и, развернувшись, дал пример и остальным бронемашинам отступить перед силой духа безоружных людей.