Кроме него в нее вошли: как руководитель — главный редактор журнала полковник Власов, его заместитель, военный моряк, капитан второго ранга Корольков, которого звали в бригаде Кавторанг, художник журнала Захаржевский, поэт Михаил Львов, композитор Аверкин и солист Большого театра баритон Дементьев.

Самолет перенес их всех в Хабаровск. Промежуточная посадка была в Омске. Это взволновало Званцева. С Омском были связаны его детские и юношеские воспоминания. Но ровный, словно выглаженный аэродром с посадочными полосами, стандартные аэродромные приземистые здания, ангары, похожие на выбросившихся на сушу китов и подвижная параболическая антенна, ощупывающая воздушное пространство, настолько не походили на знакомый Званцеву Омск, что не вызвали у него никаких ассоциаций. И он полетел дальше на Восток, любуясь в окно пассажирского салона самолета сибирскими просторами внизу, зеленым морем неоглядной тайги или закрывающим все, залитым солнцем знакомым сказочным океаном с застывшими белоснежными волнами, вздымающимися не то смерчами, не то волшебными замками.

В Хабаровске Званцевым завладело местное телевидение. И он поразил дальневосточных телезрителей, показав захваченную им статуэтку “догу” пятитысячелетней давности. Люди увидели скульптурное изображение человекоподобного существа в скафандре с герметическим шлемом и спиральными галактическими символами на космическом костюме.

Утром в гостиничный номер, где поселили Званцева вместе с полковником Власовым, ворвалась молодая женщина, привлеченная не передачей писателя, а им самим, дочь его былого соратника на Урале, а потом в Подлипках, где они вместе работали над созданием электроорудия, инженера-электрика Валентина Васильева. Званцев знал в Белорецке Ирочку еще ребенком. Теперь она стала матерью двух сыновей. Увидев Званцева по телевидению, она отыскала его. И он почувствовал, что на мгновение перенесся во времени на пологие, самые древние на Земле горы, на далекий завод, с его доменными печами, мартенами, плавки в которых отражались огненными зорями в зеркальном пруду.

После этой сердечной встречи, состоялось первое выступление бригады перед пограничниками недалекой от Хабаровска пограничной заставы на неспокойной тогда китайской границе. Ребята в зеленых фуражках глазам не верили, видя статуэтку “догу” в руках московского писателя. Михаил Львов читал проникновенные стихи, а композитор Аверкин на аккордеоне аккомпанировал Дементьеву, с оперным мастерством исполнявшему пограничникам его песню о них: ”Мама, милая мама”.

В благодарность гостям, командование заставы устроило им прогулку на моторном катере по реке Уссури, не уступающей таким европейским рекам, как Рейн или Дунай.

Посередине водной преграды проходила граница с Китаем.

Гости вскоре убедились в этом, увидев в лодке рыбака в соломенной шляпе с огромными полями, старательно гребущего, при виде катера, к середине реки, чтобы оказаться… в Китае.

— Беда с ними, — пожаловался сопровождающий гостей капитан, командир заставы. — Все норовят рыбу у нашего берега ловить, словно у них ее меньше. Я не удивлюсь, если под рыбацкой робой скрыты офицерские погоны, хотя рассматривать в нашей округе нечего. Разве что бдительность пограничников проверить.

— А ведь дружба какая была! — вздохнул Дементьев.

— Она еще вернется. Не может не вернуться. Они же коммунисты, как и мы, — успокоил баритона капитан, добавив: — Милые бранятся, только тешатся.

Рыбак достиг середины реки и оттуда погрозил кулаком.

— Милый тешится, — заметил Дементьев.

Творческая бригада прямо с заставы направилась на аэродром, чтобы лететь на Камчатку.

— И куда он торопится, наш полковник, — ворчал композитор. — Только я договорился по возвращении с заставы еще раз заглянуть на ночь в гости к одной официанточке прелестной.

— Не огорчайтесь, тезка, (его, как и Званцева, звали Александром Петровичем). Мы пролетим над вулканом, в долине горячих гейзеров побываем.

— Все мы горячие гейзеры. И от вас, видел я, утром прелестная дамочка выходила. Куда вы на ночь полковника сплавили?

— А вы его спросите, — поморщился Званцев.

— Вас-то он прикроет, — убежденно закончил Аверкин, увидев приближающегося Власова.

— Что? Творческие вопросы обсуждаете? — спросил подойдя полковник.

— Мужской разговор на вечную тему, — ответил Аверкин. — Оперетту хочу написать. Либреттист нужен.

— Творческий союз — важное дело. Когда великому Верди, после “Аиды”, понадобился либреттист для “Отелло”, он обратился к Бойто. Тот написал оперу “Мефистофель”, упрекая Верди в старомодности. И они подарили миру гениальное произведение.

— Нет, мы выше темы Дон Жуана не поднимались, — с улыбкой отозвался Званцев.

Чтобы проводить москвичей к отлету самолета, пришли несколько человек, в том числе Белорецкая Ирочка, дочь Васильева, хорошенькая официантка и несколько энтузиастов фантастики и меломанов.

И опять океан непохожих на земные облаков. К счастью, с приближением Камчатки они рассеялись, и стали видны покрытые лесом сопки, сверху кажущиеся плоскими.

— Смотрите, идем над вулканом, — предупредил всех Власов.

Званцев припал к окну. Не верилось, что он видит под собой кратер действующего вулкана и что над ним пролегает воздушная трасса.

Извержения не было, но внизу в огненно-красном котле клокотало, и из него поднимался столб дыма.

Званцева охватило не только чувство преклонения перед грозной стихией и воспоминание о Помпее, погребенной под горячим вулканическим пеплом Везувия в 79-м году нашей эры. Он думал об использовании этой бездумной силы Природы, даровой энергии, которую надо суметь взять человеку. Термическими энергостанциями пора заменить старые теплоцентрали, напрасно сжигающие трудно завозимое сюда топливо. Природный жар под боком.