Чтобы «сделать прогресс» — нужно лишить человечество его «естественных прав»? «Не убий, не укради…». Убедить «делегировать»? Кому-то всевидящему, всемогущему… Хотя бы — просто мудрому. Да хоть кому! Лишь бы — не всем!

Условие цивилизации — несвобода? Как условие счастливого брака — добровольное «поражение в правах»? Отказ от «права» на «всех женщин в мире» в надежде на любовь одной?

Решай, ярл Сигурд.

За три последних столетия сотни ярлов прошли через это выбор. Те, кто сумел успешно ограничить свою и чужую свободу — стали конунгами, лордами. Остальные… потомства не оставили.

Я не лишаю тебя свободы — я её… существенно ограничиваю. И отнимаю многие инструменты для её защиты: оружие, деньги, людей…

Чисто вопрос доверия. Которого между нами нет. Которое вбивается в тебя безысходностью твоей ситуации.

«Отдаться на милость»? Плешивому мутному сопляку по прозвищу «Немой Убийца»?!

Или сохранить «право»?

Тогда — смерть. Твоя. Твоих.

Не надо иллюзий: четыре десятка нурманов — большая сила. Но…

Прошло столетие с гибели «последнего викинга» — Харальда Третьего Сурового. В битве при Стамфорд-Бридже он получил смертельную рану: стрела вонзилась в горло.

Многое изменилось с тех пор. Единоутробный брат Харальда — Олаф Святой, свояк Ярослава Мудрого и любовник его жены — святой Ирины, дедушка Мономаха по крови — погиб в битве. Но дело его живёт. Цветёт и плодоносит. В Норвегии в каждой долине стоят христианские церкви. Пусть резные драконы и торчат на концах стропил их крыш, но они покинули сердца людей — там всё больше правит крест. Милосердие, терпение, покаяние… Остальные — десятилетиями режут друг друга в их нынешней гражданской войне.

Викинги славно сражались, их ярость, их презрение к смерти приносила им победы. Но не здесь, не на Руси. Здесь — сами такие же. Здесь раз за разом, столетиями гибнут армии северных «псов войны». Только что, в прошлом году под Ладогой, русские разгромили вдребезги армию свеев.

«Конница атакует флот».

А здесь? Сколько воинов у этого… Ивана? Какие они? Непарнозубый здоровяк с парными палашами, незаметный молчун с топорами… обоерукие бойцы? Они здесь все такие?! Как их воевода?

Так — не бывает. У Ивана не может быть много хороших воинов! Им неоткуда взяться! Но… был бой в Мологе. Где этот сопляк, раздевшись до подштанников и косынки, завалил одного из лучших моих мечников. Молча! Без боевых кличей, без песен и молитв. «Немой Убийца».

Так — не бывает! Но так — было.

Не бывает и такой лодочки. Но мы на ней ходили. Вкус речной воды — во рту до сих пор.

Держится дружелюбно. Но — уверенно. Не боится. Потому что глуп? Или — уверен в своих силах? Вот если бы сперва посмотреть его город, оценить его воинов…

Что у «Немого Убийцы» «в рукаве»? Он каждый раз придумывает что-то новое. Самый опасный враг — неизвестный враг. Метательные штычки в Мологе, «бой-телега» в Янине, эта лодочка — здесь…

Хорошо, пусть будет бой! И мы победим! — Цена? С кем ты, ярл, останешься на пепелище? Кто воткнёт нож тебе в спину после победы? Кто-то из тверских? Или из полоцких? Что станет с твоей женщиной? И неродившимся ещё сыном?

Воин, викинг не боится смерти. Умереть с мечом в руке — счастье. У язычника впереди чертоги Валхаллы. У христианина… царство божье — «блаженны павшие за правду».

«Так лучше, чем от водки и от простуд».

Только ярл — не воин. Точнее — не только воин. Он стал ярлом потому, что знал чуть больше остальных, думал чуть дальше. Думал об утре после битвы. Он знает, что бог, тот или иной, Иисус или Один, спросит:

– Что ж ты бросил своих? Что ж ты выбрал счастье своей смерти, оставив остальным несчастье их жизни? Жизни после поражения? Всё ли ты сделал для их спасения? И для спасения твоей собственной чести, ярл. Достоин ли ты войти?

Капитан покидает тонущий корабль последним. А командир? Последним погибает?

Паутинки. Ниточки человеческих отношений. Ты всю жизнь расправлял, распутывал, связывал их вокруг себя. Выкинешь? Клубком тополиного пуха в костёр смерти?

Они… они будут рады умереть. А ты? Тебя порадует зрелище их смерти? Что ты хорошего сделал в своей жизни, ярл? Кроме этих людей, кроме своего отряда? Ты ведёшь их, потому что они идут за тобой. Куда ты привёл их, ярл? В могилу?

Эти паутинки — твоё достояние. Только твоё. В печку?

Несколько забавно замечать оттенок патернализма, отцовского чувства, в отношениях между здоровенными, могучими норвежцами и их невысоким, немолодым, «неярким» ярлом. Ватага, братство не могут управлять кораблём — нужен кормщик, не могут эффективно воевать — нужен командир. И отряд постепенно превращается в семью, в «отцы и дети». «Равные» — потомства не оставляют.