Когда в поджоге здания рейхстага в феврале 1933 г. были обвинены коммунисты, мы поддержали предпринятые против них репрессивные меры. Как и все немцы, мы были довольны, что правительство восстанавливает законность и порядок в стране. Однако Гитлер использовал этот инцидент, чтобы потребовать для себя чрезвычайных полномочий и уничтожить всю явную оппозицию. В течение короткого времени нацисты успели принять множество новых законов, предписывающих, что мы должны делать, и столько же ограничений в том, что нам позволено делать.

Хотя мои родители и мой дед не были склонны к политике, они, пожалуй, имели более независимый образ мышления и критический подход к окружающей действительности, чем многие немцы. Они были решительно против расширения контроля государства над нашими жизнями и испытывали глубокое недоверие к режиму и беспокойство о будущем.

Хотя нацисты пришли к власти, когда мне было только 12 лет, я начал следить за событиями и вырабатывать свое отношение к ним. Мне представлялось, что общее положение Германии при нацистах все же улучшалось, но одновременно я испытывал смешанные чувства к Гитлеру и сомнения в том, куда он ведет страну.

В 1934 г. заезжий лютеранский пастор посетил нашу церковь в Пюггене. Мы были просто шокированы, когда он с кафедры начал проповедовать нацистскую идеологию. Его громкий голос гремел в нашей небольшой церкви. Стуча кулаком по аналою, в своей проповеди он заявил, что сам Бог даровал нам Гитлера и нацистов. Заявляя, что все, что делают нацисты, является благом для Германии, он призвал нас последовать за ними. Мои родители были поражены подобным кощунством – государство использовало религию в попытке оправдать свою власть.

Политические репрессии ощущаются явственнее в больших городах, поэтому было бы преувеличением заявлять, что в нашей сельской общине господствовало чувство страха. Хотя нацисты все больше ограничивали свободу выражать открыто несогласное мнение, мы продолжали обсуждать политические вопросы в семье и с близкими друзьями. Все же я стал более осторожным, когда приходилось высказывать собственное мнение в разговорах с теми, чьи взгляды были мне неизвестны, даже если я хорошо знал этих людей.

Было понятно, что на нас могли донести в полицию или партийную организацию, если бы мы стали выражать антинацистские взгляды в присутствии не тех людей. Случись так, что власти узнали бы об этих взглядах, вас могли бы выгнать с работы или всячески мешать вашей деловой деятельности. Вас просто изолировали бы в пределах вашего сельского поселения. В случае открытого неповиновения власти вас неизбежно ждал бы арест и последующее тюремное заключение. При диктатуре запугивание и устрашение были достаточным средством заткнуть людям рты.

Лишь небольшая группа людей на вершине власти определяла политику правительства. Нацистская партия, однако, начала рекрутировать в свои ряды новых людей. Власти постепенно ужесточали контроль над немецким обществом. По крайней мере половина новых членов партии вступали в нее с прагматическими целями – получить работу или продвинуться по службе, другая – из идеологических соображений. Конечно, было много кандидатов, сочетавших те и другие взгляды.

В нашей большой семье один мой дядя из соседней деревни Хоэндольслебен стал функционером нацистской партии. Он хотел поправить свое фермерское хозяйство и в то же время верил в идеи нацизма. Мои родители проявляли крайнюю осторожность и избегали при нем любых разговоров о политике, когда все члены семьи собирались вместе, хотя явно не разделяли его взглядов. Его сын потом пошел добровольцем в СС и был убит в первые дни боев во Франции.

Несмотря на то что в высших эшелонах партии были образованные люди, приверженные идеям нацизма, сами нацисты опирались на поддержку наименее образованных представителей рабочего класса, которые пополняли их ряды. Мои родные и большинство землевладельцев Пюггена с трудом могли воспринимать этот тип людей, которые поднялись на вершины власти.

Облачившись в нацистскую форму, бывший старательный работник и отличный парень вдруг начинал вести себя как мелкий деспот. Соблюдая предельную осторожность в высказываниях о политике в присутствии подобных людей, в своем кругу мы часто ворчали по поводу этого феномена: «Этот мошенник копался в навозе, а сейчас он строит из себя большую шишку. Его следует опасаться».

Если фермер или предприниматель обращался к местным властям за разрешением что-нибудь сделать, его просьба прежде должна была получить письменное одобрение местного отделения нацистской партии. Если фермер не являлся членом партии или не симпатизировал ей, партийные чиновники обычно препятствовали получению необходимого разрешения. Непосредственное обращение в партийные органы могло помочь в решении вопроса, но при этом проситель оставался в долгу перед чиновником и чувствовал себя униженным.