Лязгнул замок, и в камеру вошел средних лет мужчина в немецком мундире без знаков различия. Молча поставил на край стола миску с пищей, положил рядом кусок хлеба и две сигареты. Добавил к ним полупустой коробок спичек, карандаш и тонкую стопку серой бумаги.

– Знаете немецкий? – обратился он по-польски к настороженно наблюдавшему за ним Тараканову.

– Слабо, – извиняюще улыбнулся тот. – Могу немного говорить, а пишу совсем плохо.

– Тогда пишите все о себе на русском, подробно, с указанием дат, имен, точных мест происходивших событий. Вплоть до девичьей фамилии матери. Ясно?

– С какого времени?

– С рождения, – буркнул мужчина в немецком мундире и вышел.

Тараканов подвинулся ближе к столу, взял ложку. В миске оказалась картошка с консервированной свининой. Неплохо – кормить, видно, будут пока не по тюремному рациону, а из солдатского котла.

Поев, он закурил, положил перед собой стопку бумаги, взял карандаш. Задумчиво постучал им по губам, решая, как начать.

Наконец на листе появились первые строки: «Родился я на юге России, в тысяча девятьсот четвертом году, в православной семье капитана царской армии Ивана Владимировича Тараканова…»

Ругге задвинул заслонку потайного оконца, через которое наблюдал за сидящим у стола Таракановым. Хорошо смазанные петли без скрипа повернулись, опуская крышку, прятавшую глазок за вентиляционной решеткой.

– Марчевский на прощанье сказал мне, что этот русский – поклонник Савинкова, – задумчиво сообщил подполковник. – Проверьте, Шмидт, не был ли он сам террористом? И не тяните – предстоит большая игра, нужен человеческий материал.

Гауптман кивнул в знак согласия.

Господина министра разбудили очень рано, даже слишком рано: сквозь сладкий предутренний сон он почувствовал, как кто-то вежливо, но очень настойчиво теребил его за плечо.

– Проснитесь, господин министр, прошу вас, проснитесь!

С трудом разлепив тяжелые от сна веки, господин министр иностранных дел Дании сел в постели, запахивая на груди расстегнувшуюся пижаму.

– В чем дело?

Он имел право на такой вопрос – спать в собственном доме и быть разбуженным еще затемно?! На каком основании? Что могло произойти такого экстраординарного?

– В гостиной вас ожидают немецкий посол и авиационный атташе Германии, – разбудивший министра его личный секретарь выглядел явно встревоженным. Да и то, ждать чего-либо хорошего от господ нацистов по меньшей мере глупо. – Они просят вас поторопиться.

Министр наспех сунул босые ноги в теплые домашние туфли, накинул на плечи куртку из верблюжьей шерсти и вышел в гостиную. Оба немца при его появлении встали. Но заговорил не посол, как этого ожидал господин министр, а германский авиационный атташе.

– Господин министр! Германское командование имеет конкретные доказательства того, что Англия запланировала оккупацию датских и норвежских военных баз. Для предупреждения этого, германские вооруженные силы перешли границу и начали оккупацию Дании. Я должен вам также сообщить, что в течение нескольких минут над Копенгагеном появятся эскадрильи немецких бомбардировщиков. Однако, согласно приказу, они пока не сбросят бомб. Задача датчан: не оказывать сопротивления, так как это привело бы к самым ужасным последствиям.

Пораженный услышанным, министр иностранных дел обессилено опустился в кресло. Взгляд его упал на старинные каминные часы – было четыре часа двадцать минут девятого апреля 1940 года…

Десятого апреля британский посол в Копенгагене Говард Смит направил в «Форин оффис» донесение:

«На рассвете, примерно около пяти часов, три небольших транспортных парохода появились у входа в копенгагенский порт. Над ними кружили немецкие самолеты. Береговая противовоздушная оборона дала один предупредительный выстрел по самолетам. Не считая этого, датчане не оказали сопротивления, и таким образом немецкие десантные и военные корабли смогли свободно войти в порт.

В первой волне высадились на берег примерно восемьсот солдат. Они сразу прошли к древней копенгагенской крепости Кастель, ворота которой были заперты; их попросту взорвали. Датская стража, которую застали врасплох, не оказала сопротивления. Как только крепость была занята, часть немецких вооруженных сил направилась в Амалиенборг, в королевский дворец, где напали на стражу и застрелили одного из телохранителей, а двух ранили.

Шансы датской армии на сопротивление вследствие полной внезапности уменьшились еще больше. Например, один из старших офицеров датского военного министерства в день немецкой высадки на берег, девятого апреля, как обычно ехал на автомобиле из своей виллы в столицу. По дороге он наткнулся на немецкий разведывательный дозор, который приказал ему остановиться. Но старший офицер военного министерства, смеясь, погнал дальше, не поняв, что это не находящиеся в шаловливом настроении или немного подвыпившие датские солдаты… Он начал понимать, что что-то не в порядке, только тогда, когда автоматная очередь прорезала его машину…»