Он вытер пот, сел на стул и махнул рукой.

— Хорошо, — сказал он, — пусть будет по-твоему, у меня уже нет больше сил спорить!..

Так глупый переспорил умного.

Но умный Миша никак не мог с этим примириться. Он твердо знал, что белое — это белое, а черное — это черное, что умный — это умный, а глупый — это глупый, что два плюс два не может быть девять и что глупый не может переспорить умного.

И когда Петя Коржик и красавчик Витя пришли из кино, куда они отправились прямо со стадиона, он спросил у них:

— Скажите, ребята! Слышали вы когда-нибудь, чтобы глупый переспорил умного? Может ли такое случиться?

— Нет, — сказал Петя Коржик, — никогда я не слышал, чтобы глупый переспорил умного.

А красавчик Витя сказал:

— Не может глупый переспорить умного, просто я не могу себе этого представить!

Но Миша знал, что глупый переспорил умного, и он не мог лечь спать, не выяснив: как же случилось то, что не может случиться?

И он не лег спать.

В других комнатах погасили свет. Трамваи на улице ушли в депо. Автомобили разбежались по гаражам. Только умный Миша не спал, он рылся в книгах, желая узнать: бывало ли когда-нибудь, чтобы глупый переспорил умного?

Но в книгах он не нашел ответа.

Еще не взошло солнце и никто не проснулся, а умный Миша в одних трусах уже стоял в коридоре у телефона и долго-долго звонил, пока наконец не услышал в трубке:

— Это частная квартира, черт побери! Это не скорая помощь и не пожарная команда!

— Простите, профессор Бублик! — сказал умный Миша. — Извините, что я разбудил вас, но я не могу спать…

— А? — кричал профессор Бублик. — Что случилось? Кто говорит?

— Вы меня не знаете, — сказал умный Миша, — но я вас знаю. Я слушал вашу лекцию. Я хочу знать: может ли глупый переспорить умного? Дело в том, что вчера один глупый и один умный…

— А? — кричал профессор. — Что? — кричал профессор.

Насилу умный Миша объяснил, что случилось, почему он в такой тревоге, кто умный и кто глупый, и тогда профессор стал так смеяться, что было слышно, как он даже притопывал босыми ногами по полу.

— Ну, и что же ты хочешь от меня, дружок? — спросил он. — Чем ты недоволен?

— Товарищ профессор! — сказал умный Миша. — Я просто не понимаю, как вы можете это спрашивать? Разве может быть, чтобы глупый переспорил умного?

— Да, дружок! — ответил профессор. — Это не только может быть, но так всегда и бывает, когда умный поспорит с глупым. Поэтому-то умные и не спорят с глупыми. А лично я, как только увижу глупого, так сразу заранее с ним во всем соглашаюсь.

— Ну, большое спасибо! — сказал умный Миша. — Теперь мне всё ясно. Теперь я буду еще умнее.

Он повесил трубку и вернулся в комнату, где был полумрак и все спали; только глупый Ванечка чуть-чуть приоткрыл глаза и, увидев Мишу, спросил:

— Почему ты не спишь? Наверное, еще вчерашний вечер? Да?

— Ну, конечно, еще вчерашний вечер! — сказал умный Миша.

— А может быть, уже завтрашнее утро? — спросил глупый Ванечка.

— Ну, конечно, уже завтрашнее утро! — сказал умный Миша.

И, натягивая штаны, он усмехнулся, радуясь тому, что стал еще умнее.

Прекрасная Глаша

Мы были тогда еще так молоды, что считали себя уже пожилыми мужчинами. Мы знали, что такое макрокосм и микрозвук, что такое косинус фи и фототелемеханика, и думали, что нам открыты все тайны мира и осталось лишь пожинать плоды своей мудрости.

Мы жили в одной комнате, в один час уходили на завод, одинаковые обеды заказывали в столовой, одни кинофильмы смотрели в кино; и когда один получал премию, то все покупали обновки, а когда одного должна была посетить подружка, то все шли в парикмахерскую.

Мы знали друг о друге всё.

Мы знали, что сердце нашего белокурого красавчика Вити каждую неделю разбивается вдребезги, и тогда ничего больше Вите не надо: ни галстуков, ни кино, ни велосипеда.

Мы знали, что умный Миша никогда ничему не удивляется. И если как-нибудь утром он проснется и обнаружит, что уже двадцать второе столетие, то раньше, чем проснемся мы, он найдет этому вполне правдоподобное и удовлетворительное объяснение.

Мы знали, что глупый, толстый и добродушный Ванечка не будет стоять, если можно сидеть, и не будет сидеть, если можно лежать, и самыми бесполезными занятиями он считает ухаживать за девушками, спорить с товарищами и размышлять о том, есть ли жизнь на других планетах.

И мы знали, что во всем общежитии, а может быть и на всей улице, нет парня, который был бы скромнее и честнее нашего долговязого Пети Коржика.

Он скорее язык себе отрежет, чем соврет. Иной раз так сложатся обстоятельства, что всякий соврет, и за это не осудит никто, потому что нельзя не соврать. И сам Петя Коржик понимает, что надо соврать, и даже пробует соврать, но вдруг будто споткнется, покраснеет и взглянет на нас такими жалкими глазами, что наши сердца сожмутся от сочувствия.