Шрифт:
– Где ты работаешь, Дэн?
Его голос звучал по-другому из-за разбитого рта, струйка крови текла по подбородку. Он вытер ее рукавом.
– Проваливай, Ричард. И если тебе дорога жизнь, не суйся сюда больше никогда.
– Где я смогу тебя увидеть, Дэн?
– Я не хочу тебя видеть.
– А может быть, Шейла захочет… – сказал он задумчиво.
Желание убить пронзило меня, как острая стрела. Но я удержался.
Он отошел от двери и потрогал разорванную губу.
– Уходи.
– Десять долларов, – сказал он, – не так уж и много.
Это был мой брат, и я хотел, чтобы он умер. Ужасный страх сдавил мои внутренности. Я боялся, что он вернется. Я хотел знать…
– Подожди, кто тебе дал мой адрес?
– Да никто… – сказал он. – Приятели. Я пошел. До свидания, Дэн. Я зайду к тебе на работу.
– Ты не знаешь, где я работаю… – сказал я.
– Ничего, Дэн. Ничего.
– Как ты открыл дверь?
– Я открываю двери. Бог тому свидетель, я открываю двери. До свидания, Дэн. До скорого свидания.
В каком-то оцепенении я уставился на него; он уходил. Мои часы показывали половину шестого. Зарождался день. Молочники за окном. Шейла с малышом у своей матери.
Ричард был черномазым. У него была черная кожа. От него пахло черномазым. Я закрыл дверь и начал раздеваться. Я смотрел вокруг и не понимал, что делаю. Потом подошел к спальне и остановился на пороге. Передумал и пошел в ванную. Остановился перед зеркалом. Передо мной стоял крепкий парень лет тридцати. В глазах – здоровье и сила. Он тоже рассматривал меня. С ним было все в порядке, ничего не скажешь. Вне всякого сомнения, он был белым… но мне не нравились его глаза…
Глаза, которые только что видели призрака.
IV
С того дня я принялся искать другую квартиру, но это было очень сложно и должно было влететь в копеечку. Шейле я об этом не рассказывал. Я знал, что она очень любила наш дом, и боялся даже заговаривать с ней. Какой предлог придумать? На улице я постоянно оборачивался, чтобы посмотреть, не следят ли за мной: я высматривал худую фигуру Ричарда-полукровки, цвет его кожи и курчавые волосы, плохо выглаженный костюм и длинные руки. Оставшиеся детские воспоминания, связывающие меня с Ричардом, были все какие-то беспокойные и тревожные; я даже не мог определить, с каких пор они приобрели это качество, – поскольку воспоминания были обычные, как у всех детей. Из нас троих Ричард был самым темным, и этот факт, вне всякого сомнения, мог бы объяснить, пусть частично, мое замешательство.
Я добирался к Нику окружными путями, выходя за остановку до либо на остановку после, выбирая сложный маршрут – почти лабиринт, который я с удовольствием составлял из соседних улиц, выигрывая в этом изнурительном поединке – мысленно, я хочу сказать, – кажущуюся отсрочку, иллюзорную безопасность, ложную страховку, решетка которой защищала меня от будущих атак.
Но заканчивать все равно приходилось Ником, нужно было входить к нему естественно, без особых мер предосторожности и, по возможности, не оборачиваясь. Именно все это я и проделал в тот день, похожий в этом смысле на все другие.
Джим рассеянно читал вечернюю газету, разложенную на стойке. Когда я вошел, он поднял глаза.
– Привет.
– Привет.
– К тебе приходил какой-то тип.
Я замер. Я вспомнил, что в зале были клиенты, я прошел за стойку перед тем, как идти переодеваться.
– Что за тип?
– Не знаю. Он хотел тебя видеть.
– Зачем?
– Не знаю.
– Обычный тип?
– Ну да. Обычный тип. А что такое?
– Ничего.
– А… Ну ладно, – сказал Джим.
Он вновь погрузился в свое чтение, но почти тотчас же вынырнул.
– Он вернется через час.
– Сюда?
– Да. Сюда. Я сказал, что ты будешь здесь.
– Хорошо.
– А что, он тебя достает?
В голосе ни капли заинтересованности. Просто чистое любопытство.
– С чего ты взял, что он меня достает? Я его даже не знаю.
– Ты никого не ждал?
– Никого!
– А… – протянул Джим.
Я прошел в гардероб и начал раздеваться. Значит, через час.
Это не мог быть Ричард: Джим сказал бы, если бы речь шла о негре.
Тогда кто?
Целый час просто ждать. Я закончил приводить себя в порядок и вернулся в бар.
– Джим, налей мне виски с водой.
– Чуть-чуть виски?
– Чуть-чуть воды.
Он посмотрел на меня и молча наполнил мою рюмку. Я залпом выпил холодную и терпкую жидкость и попросил еще. Я не любил алкоголь. Я чувствовал, как он вливается в мой желудок, но оставался спокойным, совершенно спокойным и собранным.
Я уселся за стойку, с самого края, откуда легко было следить за входящими и выходящими.