Наивно развертывалась история Сакунталы. Прекрасная девушка цвела как священный лотос в глуши лесов, среди древних отшельников и мудрых жен. Однажды молодой царь Душанта охотился в лесу и на берегу озера увидал Сакунталу, кормившую ручную лань. Царь был пронзен стрелой Камы, бога любви. Он взял Сакунталу во дворец и сделал ее своей женой. Казалось, ничто не могло омрачить счастья юной четы.

Как-то раз Сакунтала, гуляя в саду дворца, повстречала седого отшельника Дурваса, но погруженная в мысли о Душанте, не заметила старика и не приветствовала его земным поклоном. Оскорбился отшельник и проклял нечестивую, призвав на ее голову черную беду…

Прошло несколько дней, и Душанта, усомнившись в верности жены, изгнал ее из дворца. И понесла свою тоску Сакунтала в дремучие леса. Вскоре у нее родился сын. Она взрастила малютку в зеленом дворце джунглей, среди диких зверей и ядовитых змей. Царевич креп телом и разумом. Немало напастей испытали молодая мать с сыном: голод и грозы, и нападения демонов. Но не погасла в сердце Сакунталы любовь к Душанте.

Не забыл и Душанта Сакунталу. День и ночь терзался он, проклиная себя за безумный поступок. Однажды он бродил по лесу во власти мрачных дум, и навстречу ему попались Сакунтала с сыном. Длинные волосы падали ей на лицо и окутывали ее блистающим плащом. По смарагдовому перстню, подаренному им когда-то Сакунтале, узнал Душанта свою жену. Оба пролили слезы радости. Душанта отвел Сакунталу и сына в свою столицу. Снова счастье и мир воцарились во дворце…

Увлеченный игрой, Рави чувствовал себя гордым Душантой, а скиталица лесов Сакунтала принимала облик пленительной Наруди. Безостановочно в течение трех часов разыгрывал Рави свои мистерии. Наконец занавес опустился, и из груди слушателей вырвался дружный вздох. С недоумением оглядывались зрители по сторонам, как бы стараясь понять, где они и что с ними. Даже ожиревший султан был тронут игрой молодого даланга. Он велел позвать Рави.

— Лет двадцать назад я видел твоего отца, Амата, — милостиво сказал он, — но ты превзошел его. Никогда еще я не видел вайанга, подобного твоему. Твоему отцу, — да сохранит его аллах в раю, — я подарил ларец с серебром и лучшего козла из моих стад. Что желаешь ты, достойный сын Амата, получить в награду?

О своем заветном желании, которое только что у него появилось, — о красавице-танцовщице — Рави даже не приходило в голову сказать. Она стояла на недосягаемой высоте в его мечтах. Но есть еще одна вещь, которая, — если он ее получит, — даст ему большое удовлетворение и еще выше поднимет его авторитет среди туземцев. Осмелится ли он произнести эту просьбу? Опустившись на колени перед султаном и глядя вниз, он сказал:

— Повинуясь твоему приказанию, о, лучезарный сын неба, чей свет ослепляет меня, я осмеливаюсь просить крис из твоих рук.

— Чтобы охранять твой вайанг? — засмеялся султан и сделал знак слуге, сидевшему на корточках на цыновке позади него.

— О, Рави, сын Амата, твое желание исполнено! — и султан протянул далангу драгоценный крис.

С трепетом принял Рави подарок. Шопот одобрения подобно веянию ветерка пронесся над толпой. Малайцы никогда не выражают громко свою радость; они шумны только в горе и бешеной ненависти. Потрясенный Рави сначала коснулся лбом руки повелителя, как это полагается на востоке, затем поклонился до земли и, медленно пятясь, скрылся в толпе.

Выйдя из дворца и очутившись среди своих соотечественников, Рави снова принял горделивую, полную достоинства осанку. И в самом деле, было чем гордиться: он получил такой чудесный подарок, которого еще не удостаивался ни один из «держателей богов».

Выйдя из дворца, Рави снова принял полную достоинства осанку.

Правда, каждый мог купить крис на базаре за несколько рупий, — обыкновенный крис из плохой стали, с ножнами из дерева и кости, — и пользоваться им для стрижки овец, для срезывания бамбука на постройку хижины или для иных целей. Но этот крис был особенный. Это было оружие воина и принца— вещь огромной ценности. Тонкое заостренное лезвие из лучшей стали дрожало и переливалось как пламя; золотые ножны с богатой чеканкой, рукоятка из слоновой кости тончайшей резьбы, у соединения рукоятки с лезвием — золотой браслет, осыпанный крошечными бриллиантами. Сокровище, переходившее от отца к сыну, могущественный родовой талисман. Таков был дар султана далангу, который в течение трех часов держал повелителя в мире сладостных пьянящих иллюзий, заставляя забывать, что только благодаря политическим соображениям голландского правительства он удержал свой титул и слабую видимость управления страной.

III. Мечты о великом

Шли годы. Рави в летние месяцы вместе с матерью ходил из города в город, из селения в селение, разыгрывая свои мистерии. Когда же наступал период дождей. Рави обычно сидел дома, работая над куклами. С каждым годом его марионетки все больше отступали от шаблона. Лица становились живыми, выразительными, костюмы поражали зрителя своей новизной и смелостью.

Тем временем волосы Ины поседели и лицо покрылось морщинами, но глаза блестели все тем же огнем, и стан не сгибался под тяжестью лет. Попрежнему посвящала она все свое Бремя служению сыну.

После памятного посещения дворца султана Рави больше не приходилось там играть. Однако то, что он там видел, послужило канвой, на которой его необузданное воображение вышивало узоры несбыточных грез. Он жил в лабиринте ярких цветов, высоких колонн и фонтанов, переливов шелков, курений фимиама — и все это сливалось в чудесную симфонию, мучило, терзало его, уносило в древнюю сказку, где неясным видением вставал образ танцовщицы Наруди. Даже в мечтах Рави любовался ею только издали, не осмеливаясь помышлять о ней как о своей жене. Ей одной посвятил он всю силу, всю нежность своей первой и единственной любви.