Шрифт:
Трах! Бах! Тра-та-та-та-та-та-та!..
Что это? Это автоматная очередь. Кто-то стреляет. Зачем и в кого? Мимо несется подполковник Ковалев.
– Старшина, что вы хлебальник раскрыли? Распустите роту немедленно!
Бежит дальше. Когда стрельба, строя быть не должно. Рота – слишком большая мишень.
– Разойдись!
А от склада ОВС (отдел вещевого снабжения) истошный вопль:
– Стой! Застрелю!
Комбату повторять приказание не нужно. Он тут же распластывается на мостовой и кричит лежа:
– Часовой, я подполковник Ковалев!
– Лежать! Застрелю!
– Часовой, я подполковник Ковалев! Что случилось?
– Застрелю!..
За ужином первые слухи: двое неизвестных в гражданской одежде напали на часового. Часовой открыл огонь. Один из нападавших убит наповал, другой ранен и доставлен в санчасть. Легко ранена проходившая мимо официантка из офицерской столовой. Пуля, ударившись о мостовую, рикошетом сорвала кожу на виске. Еще бы миллиметр, и…
Наутро нас собирают в «ленкомнате». Догадкин рассказывает о том, что произошло вчера. Молодой курсант, салага (мы-то второй год служим, старые), стоял на посту. Вдруг с разных сторон появились двое в спортивных костюмах. Курсант крикнул:
– Стой! Кто идет?!
Они не остановились. Курсант еще раз крикнул, но они продолжали идти на него. Курсант дал очередь из автомата, один упал. Другой успел сорвать печать, открыть дверь и скрыться в складе. Часовой вошел туда, увидел нарушителя, направил на него автомат и нажал на спусковой крючок. Автомат не выстрелил. Впоследствии выяснилось, что заело затвор. Часовой выхватил штык-нож и замахнулся на нарушителя. Тот остановился. В это время часовой услышал за спиной топот чьих-то сапог и, решив, что это новое нападение, закричал не своим голосом:
– Стой! Застрелю!
И пока не пришел в себя, не подпускал ни подполковника Ковалева, ни дежурного по части, ни начальника караула, отвечая на все призывы:
– Не подходи! Застрелю!
Одним из нападавших оказался сержант, заведующий складом. Сержант собирался в отпуск, надо было сдавать склад, но там была недостача: сержант часть имущества продал полякам и пропил. Он подговорил своего дружка, они опять же выпили, переоделись в спортивные костюмы и пошли к складу. Один должен был отвлечь часового, другой сорвать печать. Утром, обнаружив сорванную печать, сержант отказался бы подписать акт приемки, и вся вина легла бы на караул. Но вышло иначе. Получив два ранения, сержант ночью умер в санчасти. Дружок его сидел на гауптвахте. Ужас происшедшего заключался еще и в том, что сержант ехал домой не просто так, а хоронить сестру. Ее завалило в шахте. Мать дала телеграмму. И вот теперь у нее нет ни дочери, ни сына.
Рассказом Догадкина мы были потрясены. Ефрейтор Бакланов спросил майора, дадут ли теперь часовому отпуск. Догадкин изменился в лице:
– Отпуск? За что?! За убийство?!
– Но ведь он действовал по уставу, – растерялся Бакланов. – Говорят, в таких случаях полагается отпуск…
Да, так нам говорили. Если убьешь, стоя на посту, кого-то, кто не подчинился твоей команде, получишь десять дней отпуска плюс время на дорогу. У каждого из нас была возможность отличиться таким образом, когда мы стояли в карауле, а самовольщики шныряли туда-сюда. Что ж, мы в них стрелять, что ли, будем? Заметишь крадущуюся фигуру, спросишь негромко: «Кто идет?» – ответят: «Свои». Подпустишь поближе, вглядишься – действительно свой. Ну и иди куда идешь… Но на втором году нашей службы пришло пополнение, о котором я упоминал. Новички ни своих, ни чужих не признавали, и по ночам то там, то здесь раздавались автоматные очереди, правда, до сих пор мимо цели, но когда в караул заступали салаги, на ночные вылазки мало кто решался. И теперь этот злосчастный подвиг был совершен салажонком, но, ставя себя на его место, каждый думал: а как бы я поступил? Нас все время пугали. Бывшая немецкая территория. Двадцать процентов населения нас ненавидит. А тут еще шпионы, которых особый отдел вылавливает чуть ли не ежедневно…
– Товарищ майор, на него же напали, – допытывался Бакланов. – Что ему было делать?
– Что угодно, – сказал Догадкин. – Стрелять в воздух. Кричать. Отбиваться прикладом. Тут же все рядом, сразу бы подбежали.
– Но ведь по уставу… – настаивал ефрейтор.
– Дурак ты, Бакланов! – Догадкин вздохнул и покачал головой. – Какой там устав, когда мать осталась сразу без двух детей.
«Штык является и служит…»
Майор Догадкин вел занятие по изучению личного оружия.
– Курсант Кабакович, что такое штык?
Кабакович бодро отвечает:
– Штык является холодным колющим оружием и служит для поражения противника в рукопашном бою…
«Является и служит…» При изучении технического материала обязательно говорят: «является тем-то» и «служит для того-то»… Крыло является несущей плоскостью самолета и служит для создания подъемной силы. Выемка в плече, как нам объяснял старший лейтенант Потапов, «является небольшим углублением и служит для упора приклада карабина».
– Штык является и служит… Имеет сужающуюся треугольную форму с заостренным концом и три канавки для стока крови…
– Кабакович, – морщится Догадкин, – зачем ты так говоришь?
– Как?
– Ну, про эти канавки… Мы не маленькие, мы все знаем, для чего эти канавки. Но зачем об этом лишний раз говорить?
– А как говорить? – недоумевает Кабакович.
– Скажи просто: имеются три канавки. А для чего, понятно и так.
Лицо неприкосновенное