– Я и не говорил, что это валькирии.

– А я думаю, что именно это ты и подумал. Ты уже начинаешь грезить, Оге, и я боюсь, что тебе недолго осталось.

– Я вернусь обратно большим соколом. Я буду великим Драконом Длинного Пролива. Стрела Одина, позволь мне присоединить твою душу к моей. Умру я, или останусь в живых, дай мне остроту и силу твоих когтей и клюва, огонь твоих глаз и ярость сердца!

И мой сокол приподнял голову и задрожал.

– Слушай меня, Стрела лука Одина, Крылья ветра, Стрела с девятью жалами. Ты отметила своей печатью моего врага Хастингса, и он не забудет меня ни живого, ни мертвого. Соедини свою душу с моей, чтобы я мог нанести и Рагнару девять кровавых ран, глубоких, смертельных. Пусть твоя жизнь вольется в мою!

Я не понимал, что говорил до тех пор, пока Стрела Одина не забилась, вытягивая шею и пытаясь взмахнуть крылом, в моих руках. Ее клюв широко раскрылся, и я знал, что это позволение взять ее жизнь и присоединить к своей. Алая струйка крови потекла из клюва – ее жизнь, и я поднес ее ко рту и поцеловал, и ее душа не улетела на небо, а перешла ко мне в ту минуту, когда я ощутил вкус ее крови.

Великая соколица Стрела Одина была теперь бездыханной мертвой плотью и перьями.

– Я Оге Кречет, – сказал я Китти.

– Ты сходишь с ума…

– Теперь я молюсь Одину, богу Битв!

– Боюсь, он пришлет огромного Волка сожрать нас обоих. Но я закричал так, как кричат в бою воины, призывая его:

– Один! Один!!!

После моего крика повисла глубокая тишина.

– Слушай! Он скачет на своем восьминогом коне.

Сперва я не слышал ничего, кроме шума прилива. Но затем издалека, с холма, поросшего лесом, послышался звук, напоминающий гул, с которым волны медленно катятся на берег.

Воздух ожил, и в нем почувствовалось какое-то движение. Повсюду слышались стоны, вздохи и рыдания, вода забурлила, и в ней появились неясные тени, стремительные, точно охотящиеся лососи. Шелест сосен слился с шуршанием волн.

Из поднебесья доносился пронзительный свист, словно огромный скакун несся быстрее, чем нападающий сокол.

А над землей разносился вой, будто гигантский волк разевал на луну свою пасть.

– Это северный ветер, – сказала Китти, – он гонит прилив назад.

Высокий человек в развевающихся одеждах бежал по берегу. Эгберт поглядел на меня и на воду, доходившую мне до подмышек, а затем обратился к Китти:

– Я спал у окна и услышал, как кто-то зовет Одина.

– Это был Оге Кречет и прилив повернул вспять.

– Это невозможно. Он всего-навсего раб, который может взывать лишь к Тору. Юный Хастингс был тоже разбужен этим криком, он отправился поглядеть в лес.

– Одина звал Оге Кречет, и мы оба еще живы. Вытаскивай его поскорее.

– Его разум помутился от холодной воды.

– Вытаскивай его побыстрее. Вон Хастингс бежит сюда.

– Клянусь Христом, распятым за меня, я его вытащу. Протянув длинную руку, он вытащил меня на берег. И я свалился к его ногам, довольный, что могу расслабиться. Эгберт повернулся к подоспевшему Хастингсу.

– Я заявляю, что этот человек – мой раб, – сказал своим тихим голосом Хастингс.

– Нет, он был еще жив, когда прилив обратился вспять, я вытащил его, и теперь он мой.

– Я оспариваю твое право на него. Ведь ты не ярл Рагнара.

– Рагнар не запрещает рыбалку даже своим собственным ярлам, а я – ярл Осберта, короля Нортумбрии. Прошу тебя, уйди с миром. Иначе я встречу твой вызов мечом.

Хастингс постоял несколько мгновений, а затем произнес своим мелодичным голосом:

– Видно, мне придется уступить.

Я с трудом понимал, что они говорили. Мне казалось, что Эгберт был рад миром закончить встречу с Хастингсом, сыном вождя викингов. Мне казалось, он уже жалеет о том, что спас меня, и я, раб, должен противостоять ненависти Хастингса и мести Рагнара.

– Я могу поклясться, что кто-то совсем недавно звал Одина.

– Это был крик лисицы или другого зверя, – ответил мой новый хозяин.

Затем он велел Китти снять с меня мокрую одежду и усадить к костру. Очередная чашка бульона укрепила тело и вернула сознание, когда группа викингов, разбуженных воем ветра и светом огромного костра, пошатываясь, прибрела по песчаному берегу. Отвечая на вопросы, Эгберт рассказал, что его сюда привело любопытство и он успел как раз вовремя, чтобы выудить меня, едва живого, из воды уходившего прилива.

– Хастингс Девичье Личико почти не пил, но ты-то надрался как следует, – заметил седой ярл Эгберту. – Почему же ты не оказался под скамьями вместе со всеми нами?

– Когда датчанин перепьет англичанина, король Осберт поцелует Рагнару ноги.

– Я полагаю, что он все равно это сделает, и очень скоро, – лениво заметил Хастингс.

Большинство ярлов были слишком пьяны, чтобы расслышать его, а Эгберт слишком умен, чтобы отвечать.

– Я бы охотно поцеловал задницу хорька, – пробормотал какой-то упившийся викинг.