Я спросил незнакомую женщину, что со мной случилось. Она сказала, что я «стал жертвой солнечного удара». И, что «… слава богу, рядом проходил Славик (так звали моего бородатого мучителя), который разглядел во мне недомогание». Он окунул меня головой в море и провел экзекуцию «спасения». Я поинтересовался – где Славик, и мне ответили, что после того, как я на него сблевал, он еще не вернулся из душа.

Удостоверившись, что я в порядке, женщина пожелала мне удачи и ускакала вприпрыжку, не исключено, что домывать Славика. Я же остался ждать родителей в одиночестве. Происшествие, столь масштабное для меня, не оставило никакого следа в сообществе других отдыхающих. Никто всерьез и не воспринял бытовое недоразумение с ребенком. Даже столь малого возраста. У нас вобще народ не сильно жалостливый и внимательный к чужим проблемам, в чем я имел прорву возможностей убедиться позднее. Впрочем, откуда им знать об истинном положении дел?

Внутри меня все еще трясло от возбуждения. Я вздрагивал, крепко сжимая зубы и кулаки. В данный момент хотелось только одного – добраться как можно скорее до постели, забраться под одеяло и уснуть.

Родители вскоре вернулись. Папа вел смеющуюся маму, обняв рукой за талию. Они подошли и, первым делом, спросили – все ли у меня в порядке. Я, через силу улыбнувшись, заверил их в том, что все как нельзя лучше. Внимательная мама заметила, что я какой-то бледный, но я успокоил ее, сказав, что немного болит живот, и попросился домой в номер.

Папа остался загорать, а мама отправилась со мной в корпус. На этом приключение закончилось.

Больше о том лете и добавить нечего. Родители, в особенности папа, были расстроены тем, что я, ВДРУГ ПОЧЕМУ-ТО, стал отказываться купаться в море, тем более на матрасе, один вид которого вселял в меня ужас.

Прошла еще неделя жаркого солнца, и мы вернулись домой. А я стал еще более замкнутым. Терапия, задуманная родителями, не принесла ожидаемых плодов.

5.

***

Школьные годы чудесные. Многие по жизни повторяют эту фразу, вкладывая в нее блаженный восторг от выпущенных в небо воздушных шаров и первых признаний в любви. Многие повторяют ее, и вовсе не задумываясь об этом, полагая, видимо, что в детстве все чудесно. Мои школьные годы таковыми мне не показались ни тогда, ни, тем более, теперь.

К первому звонку, как и водится, отвела меня мама. Я стоял с охапкой гладиолусов, в белой накрахмаленной рубашке длинный и смешной. Кругом, на футбольном поле за школой, почему то уклоном позиционировавшемся на горизонте, было полно детей. Почти все улыбались. Некоторые смущенно куксились. Встречались и знакомые по садику лица. Играла музыка. Праздник.

Мама ненадолго оставила меня одного, отлучившись к группе преподавателей. Без ощущения в своей ладони теплой маминой руки, я сразу почувствовал себя одиноким и никому здесь не нужным. На глаза навернулись слезы. Я утер их новым платочком из нагрудного кармана. Безразличные взгляды пробегали по моему лицу, как тени под занимавшемся в небе солнцем.

Вернувшись, мама указала пальцем на пожилую женщину, с заплетенными в пучок волосами на затылке: «– Твоя первая учительница!» Затем на крыльцо школы поднялась дама в темном костюме и звучным голосом объявила об открытии учебного года. Спугнутые ее голосом птицы убрались подальше от школы. Кто-то из взрослых не к месту засмеялся.

После декламации старшими учениками четверостиший о школе, один из парней пронес перед учительским составом на своих плечах симпатичную первоклашку в белом переднике. Затем нас всех построили в колонну парами. Мне сунули руку рыжей девочки с синими бантами. Под звуки марша Шаинского «Чему учат в школе» тремя взводами мы вошли внутрь школы. В дверях я, как и многие дети, в беспокойстве начал оглядываться в поисках мамы. Мне мельком удалось увидеть ее, махающую рукой. Снова намокли глаза. Что ж, теперь я сам по себе.

После знакомства класса с учителем стало очевидно, что рядом собралось немало активных и бойких детей, которых мне, безусловно, следовало сторониться. Произошел дележ столов нашим педагогом, в результате чего мне выпало место за одной партой с мальчиком Юрой. Он сидел в маленьких очках, деловитый и молчаливый.

В первые дни после школы я охотно делился с родителями своими впечатлениями. Рассказывая об уроках, я никогда не баловал их своими достижениями. Если только вымышленными. Но справедливости ради, стоит упомянуть, что в первых классах особо неразрешимых задач перед юными учениками и не ставят. Однако, папа, убежденный в том, что у него родился, не иначе как, гениальный сын, ждал от меня неких подвигов. Не наблюдая их, он все чаще стал выходить из себя, незаслуженно обвиняя во всем школу.

На страницах моего школьного дневника стали появлялись замечания к поведению. Родители узнавали о том, что их сын участвовал в драках (как правило, в роли жертвы, но об этом сердобольная учительница нарочно не писала) и «витал в облаках». Отчего-то столь возвышенная картина с облаками стала нарицательным понятием чуть ли не деградации личности. А мне такая характеристика учителя нравилась. Попробуйте-ка «повитать»!

Я редко выполнял классную работу, и тетради мои наполнялись собственными каракулями едва ли на треть от требуемого объема. Вскоре мама начала ругаться тоже.