Люк захлопнулся перед носом, а мостки пристани втянулись в причальную башню. Фаэтон стопами почувствовал толчок — дирижабль взлетел.

Его увозили. Фаэтон успел увидеть, что три манекена-преследователя неподвижно ссутулились у основания уже сложенной пристани. Их руки и головы безвольно повисли — по позе было видно, что эти тела покинули. Агент Ксенофона (софотек Ничто, или кто-нибудь другой, ими управлявший) отсоединился и сбежал.

Мимо окон наблюдательной палубы пронеслись накренённые причальные башни и балкон, опоясавший орбитальный лифт. Дирижабль описал изящный полукруг, набрал высоту и поймал ветер.

Радость от победы омрачилась тут же, как Фаэтон увидел, далеко внизу, синие просторы Виктории. Солнце подсвечивало рябь, глубины отражали форму далёких облаков, и среди отражений плыла флотилия древних существ, с расправленными парусами, но песня не достигала такой высоты — до дирижабля долетал лишь приглушённый, тоскливый отзвук.

Даже если произойдёт чудо и изгнание отменят завтра, эту глубинную песню он никогда не услышит и никто её не опишет.

Фаэтон резко подошёл к носовому окну и уставился на африканские холмы и небо впереди.

Серебристая полоса побережья осталась позади. Впереди был Индийский океан — бескрайнее поле кобальтового цвета, иссечёное пенистыми шапками волн.

Фаэтон вслух спросил:

— Куда же меня везут?

Ответ не прозвучал. В конце палубы он нашёл пару люков, сходни за ними вели вверх и вниз. Он решил обследовать корабль и пошёл наверх.

На верхней палубе окон не было. В центре, окружённое кабелями и крепежами, находилось шестиногое создание из металла и плоти. Его шесть щупалец-рук исходили из центра и были воткнуты в порты управления. В конусообразную вершину — мозг — шли провода, а в три стороны смотрели три морды стервятников. Поверхность тела испещряли разнообразные порты, пазы и штепсели. Ряды приёмников помогали птичьим перелётным инстинктам, передавая навигационные данные с орбиты.

— Ты киборг, пилот истребителя, — поразился Фаэтон. Подобное он встречал только в музеях.

Стервятник взглянул на него прохладно.

— Уже нет. Знания, память о войне, боях, бомбардировках, воздушных схватках, разведке проданы, давно, Аткинсу и его Воинственному разуму. Пусть ему кошмары снятся. Пусть он помнит запахи горящих деревень, сёл и вопли молодых, ещё розовых лесов. Я теперь помню цветочки и котят, голоса китов и вид облаков над морем. Я спокоен.

— Ты обо мне знаешь?

— Изгой. Изгой, но, судя по костюму, богат так, что и вообразить нельзя. Знаменитый — каждый поступок обсуждают всем миром, радиоканалы разрываются. Мир внезапно забыл, а потом так же внезапно вспомнил о корабле, о котором ты мечтал. Не каждый рассудок в сети ещё пришёл в себя, но каждый голос тебя винит. Ты — он?

Фаэтон подивился, почему создание просто не подсмотрело в Виртуальность.

— Вы, похоже, отключены от Ментальности?

Три клюва хором щёлкнули:

— Ийя! Я её презираю. Нет во мне того, чему нужно возвыситься. Пусть молодёжь тешится, а я в празднике не участвую.

— Так вышло, что я также не праздную. Да, вы угадали правильно. Я — Фаэтон Изначальный, Радамант.

— Уже нет. Ты — Фаэтон Нулевой, Ничто.

Слова ударили Фаэтона в сердце. Разумеется. В хранилищах нет его копий. Он больше не Фаэтон Изначальный, первая копия хранимого шаблона. Он — ноль. Если умрёт, ничего не останется. Он не имел школы и поместья.

Фаэтон спросил:

— А вы не боитесь со мной говорить?

— С чего бы? Кого мне бояться, этих выскочек — Наставников, Софотеков? Я старее их, я старее Федерального Ойкуменического Сотрудничества! [4] Они — образования сложные, но без опоры, без силы. Они пройдут, я останусь. Мой образ жизни забыт, но он вернётся. Пока я помню котят и облачка, но я вспомню и горящих заживо детей.

Высказывание смелое, но Фаэтон напомнил себе, что киборг не продавал и не предлагал билеты. В правовом плане Фаэтон колебался между безбилетником и похищенным.

— Сэр, кто же вы?

— Нет, так не пойдёт. Ты вторгся на мой корабль, изгой — сначала расскажи о себе, а потом я, как щедрый хозяин, поделюсь своей историей, весьма кстати незамысловатой. Здесь нет компьютера, который бы обменял нам память.

— Я из Серебристо-Серой школы. Мы соблюдаем традиции обмена приветствиями и знаниями через речь…

— Ты был в Серебристо-Серой. Как ты ухитрился потерять состояние и направить всё человечество против себя?

— Их страшила моя мечта. Нам незачем лететь к звёздам — они слишком далеко, а здесь и так есть изобилие всего, но моё стремление не хозяйственное, не экономическое — я жаждал славы, великих свершений, новых деяний. Я имел право разбазаривать своё богатство как захочу, и поэтому я потратил его на величайший корабль, на который способна наша наука — Феникс Побеждающий. Он как полое, обтекаемое остриё стокилометровой пики. Все его полости заполнены антиводородом под завязку, корпус отлит из крисадамантина, из того же металла, в который я одет, и всё это количество копилось атом за атомом и стоило баснословно дорого. Мощность на единицу массы такая, что можно легко достигнуть околосветовых скоростей, но коллегия Наставников испугалась…