Следуя по проходу, я вскоре потерял счет многочисленным кланам, о которых рассказывал Мануэль. Монголы, евреи, арабы, два англичанина, которые убежали после нападения германцев. Узники размахивали палками, как первобытные люди, и начинали рычать, если мы подходили слишком близко.

Вдруг я увидел человека, который медленно двигался в нашу сторону. Тело его прикрывала лишь набедренная повязка. Он украдкой приближался, держа в руках палку, похожую на небольшое копье. Я поднял камень в знак предупреждения, но он продолжал наступать. Когда он бросился на нас, я замахнулся. Мануэль схватил меня за руку, прежде чем я успел бросить камень. Незнакомец швырнул копье, оно просвистело в воздухе. Затем он дернул за веревку, привязанную к запястью, и копье со свистом вернулось. На конце острия покачивался какой-то мелкий грызун. Крошечные коготки еще двигались.

— Отличный удар, — похвалил Мануэль. — Франциско и Андре, вы тоже сможете научиться, если понаблюдаете, как он это делает.

— Откуда у него оружие? — спросил Андре.

— Мы вырезаем копья и ножи с помощью камней, а иногда зубами и ногтями.

— Чтобы охотиться на мышей? — снова спросил Андре.

— На мышей, крыс, змей, насекомых.

— Их тут много?

— Не очень.

Проход расширился, мы вышли в широкий круг.

— Взгляните наверх, — сказал Мануэль.

Пятна солнечного света просачивались в наше подземелье.

— Это ворота ада, — пояснил Мануэль. — Сюда вас сбросила стража.

Люк находился почти на такой же высоте, что и колокольня монастыря Санта-Крус. Я посмотрел под ноги и увидел отпечаток собственного тела в глине, которая смягчила мое падение.

— Мы все попали сюда через это отверстие, — сказал Мануэль. — Как говорит Саламаджо, это единственный вход и выход.

— Через день стражники сбрасывают в дыру еду, — продолжал Мануэль. — Всякие объедки — черствые корки хлеба, куриные кости, гнилые фрукты и овощи. Как только через отверстие начинает пробиваться свет, заключенные, толкаясь, занимают места внизу. Даже венецианцы покидают свое убежище. Это бывает опасно: чтобы позабавиться, стражники иногда пускают в толпу стрелы. Заключенные дерутся за каждую крошку. Мы с Саламаджо остаемся в стороне и не участвуем в потасовке, а когда все расходятся, ищем оброненные крупицы.

— А через отверстие можно увидеть небо? — спросил я.

— Я видел солнце и луну, — сказал Мануэль.

— Значит, стражники открывают люк через день? — уточнил Андре.

— Да. Так мы ведем подсчет продолжительности нашего заключения — мы провели здесь уже триста сорок восемь дней.

Мы прошли еще несколько шагов, и туннель закончился. То был конец помещения — около двухсот шагов отделяло нас от мозаики, находившейся на другом его конце. Я услышал журчание, похожее на веселые звуки флейты, и коснулся рукой каменой стены. По моему предплечью потекла вода. Я сложил ладони ковшиком, набрал в них воды и умылся; холодная жидкость защипала глаза, потекла по щекам, по затылку, по шее.

— Саламаджо говорит, что это камни проливают слезы, которых у нас не осталось, — сказал Мануэль.

Я наклонил голову, вода потекла мне в рот, оросила потрескавшиеся губы, словно ливень, оживляющий засохшее поле.

— Вода принадлежит всем, — сказал Мануэль. — Подземный родник бьет круглый год и не дает нам умереть от жажды.

Когда мы с Андре напились вдоволь, мы вернулись тем же путем. Остальные заключенные потеряли к нам всякий интерес и вернулись к своим обычным делам: рыскали в поисках палок, камней и остатков съестного, не замеченных другими.

Когда мы вернулись, Саламаджо выковыривал один из мозаичных камней.

— Чистое золото, — объявил он. — За него мы сможем выручить ломоть хлеба.

Оказалось, что даже больше. Мы с Андре сидели у стены, когда в нашу мрачную пещеру ворвался свет. Мы последовали за тамплиерами на другой конец подземелья, к открытому люку, и, запрокинув голову, я увидел синее небо и солнечные лучи, озарившие пол темницы. Саламаджо велел нам с Андре встать так, чтобы мы оказались на краю светлого круга. Когда стражники опорожнили ведра с отходами, мы остались на месте, наблюдая за яростной схваткой. Каждый с кем-то сражался, мы одни не участвовали в этом. Не сходя с границ круга, Саламаджо и Мануэль подхватывали кусочки еды, оказавшиеся рядом, и делились ими со мной и Андре. Это были крохи, по вкусу напоминавшие навоз, но все равно мы ели, чтобы хоть как-то унять голодную резь в животе.

Наконец заключенные перестали шарить по земле в поисках еды и разбрелись. Большинство вернулось в свои убежища, остальные отступили в тень, но оставались поблизости. Саламаджо велел нам оставаться на месте, на краю светлого ореола. Трое заключенных выстроились в ряд, предлагая что-то на обмен; Саламаджо был вторым в очереди. Стражники спустили ведро на толстой веревке, и первый заключенный, шагнув в центр светлого круга, оказался прямо под люком. Он опустил в ведро камень и смотрел, как его поднимают. Скрестив руки, он бормотал какую-то молитву.

Пока несчастный молился, стражники передавали камень из рук в руки, словно ювелиры, оценивающие стоимость драгоценности. Затем они швырнули камень обратно, и человек бросился вон из круга, куда один из стражников выпустил стрелу. Она воткнулась в землю и осталась торчать, как будто была тут всегда.

Настала очередь Саламаджо. Он сделал шаг вперед и положил квадратный камень в спущенное ведро. Выбрав веревку, стражники принялись изучать подношение. Вглядываясь в камень, они то и дело поглядывали на Саламаджо, будто оценивая его самого. Жить ему или умереть? Затем снова опустили ведро. Саламаджо сунул туда руку и вытащил половину цыпленка.