Мама сказала, что Бася уехала в другой город другой страны и никогда уже не вернется, а меня ждала моя счастливая судьба и от нее нельзя было отвлекаться. – Голос Кристины казался жалобным, это очень удивило меня. Давно мне не приходилось жаловаться или чувствовать вину. Я усмехнулась. Она продолжала.

– Каждый день меня ждали завтраки и обеды, занятия и кружки, дни рождения и вечеринки друзей, поездки в музеи и зоопарки… Подарки.

Время пролетело незаметно, хотя в реальности произошло много событий: я успела окончить университет, тот, что ранее закончила моя мама, получить дополнительные международные сертификаты и специальности, которые мне было необходимо получить, по мнению мамы… Много и часто путешествовала, я даже успела выйти замуж… Потом всей семьей мы переехали из неблагоприятной, режимной, полу разваливающейся России, жить к морю и уже с мужем, живя по соседству с мамой, начали обустраивать свой собственный дом с небольшим садиком. В карьере, и тут уже стали проявляться мои личные способности и таланты, ждали лишь сплошные взлеты: совет университета признал меня, как выдающегося студента курса, вручая по оконочании замечательные рекомендации. Одна из уважаемых клиник тут же предоставила кабинет для приемов, по округе стала ходить добрая слава о моем высоком профессионализме и люди делились хорошими рекомендациями, что делало рекламу. Лист ожидания рос, и запись велась на месяцы вперед. Такими достижениями и взлетом не могли похвастаться даже заслуженные специалисты уважаемого университета.

Особенно больше нечего сказать про этот период, кроме того, что все это, в том числе и моя свадьба, были результатом ежеминутной поддержки, помощи, содействия и непрерывного участия в жизни – мамы.

Печально опустив глаза, Кристина, сделала паузу. Понадобилось какое-то время, чтобы образ родительницы стал проступать через закрытые веки. Это было почти потерянным воспоминанием, не смотря на то, что когда-то она являлась главной героиней первой половины жизни…

***

Внезапно мы переместились в светлое помещение с большими окнами, с видом на синее колышущееся море; веселенькие незатейливые занавески раскачивались в такт морского дуновения…

Кристина облегченно вздохнула, узнав кухню своего старого дома. Облегчением было оказаться именно здесь, а не в доме матери, пропахшем специями и всевозможными приправами и каким-то неприятным духом чего-то неживого, – мать обожала готовить и считала себя настоящим кулинаром, а также специалистом во всех областях жизни. Из уважения или, боясь обидеть, а может, в страхе нарваться на порой грубый ее комментарий, ни один из ее гостей не решался сказать правду о невкусных обедах и пересушенных пирогах. Все ели и тактично хвалили яства. Мать также гордилась обстановкой своего дома, где по собственному вкусу и по советам модного глянцевого гида о правилах высшего света – все перекрасила в неприятные коричневые тона, хита того сезона, который скрадывал солнечный свет и лишал жителей дома их собственных теней. По фен-шуй или еще какой-то популярной методе, гулявшей в эфире сарафанного радио маникюрш нашего городка, она расставила сухие пыльные гербарии, ранее созданные собственноручно на мастер-классе жрицы тех же женских кулуаров, в каждом углу. Эти сухие ветки, нещадно сыпавшие семенами на пол, контрастировали с резной золоченной мебелью, купленной и расположенной скорее напоказ, чем для реального пользования, ибо сидеть в ней было неудобно. Однако вычурная мебель, к слову сказать, почти не использовалась, мать редко приглашала в дом гостей: женская ревность к отцу, неприятие критики и подозрительность к посетителям побеждали в споре с фанфаронством. Зато Екатерина Леонидовна сама предпочитала ходить в гости, куда, впрочем, ее активно звали, ибо она слыла бодрой собеседницей, всегда имела что сказать и не упускала возможности вставить свое веское слово и про политику, и про моду, и в особенности по вопросам психологии, своей непосредственной специальности и личной страсти. И все громко, гласно, воодушевленно и безапелляционно, нетерпяще возражений. Любой разговор сводился обязательно к излюбленной теме домоводства, психологического роста и развития личности. Сотни раз повторяясь, Екатерина Леонидовна не уставала делиться своим персональным успешным опытом создания необыкновенной ауры дома, способствующей счастью семьи. Также моя мама не чуралась отпускать порой нескромные комментарии по случаю и без, считая свои советы благотворительностью и актом человеколюбия, ибо за то же самое в часы приема у себя в кабинете она брала деньги.

Однако аура в доме была неблагоприятной, и это мог ощутить любой желающий: то ли гербариев было недостаточно, то ли дело было совсем не в них, но дома у Екатерины Леонидовны было затхло и неуютно, поэтому и она лично предпочитала проводить практически все свое время у меня в гостях. К счастью, на тот момент, когда она обустраивала мое жилище, находящееся по соседству, в моде бродили другие тенденции, кричащие аляповатыми картинками морских корабликов с глянцевых обложек, и мой дом превратился в лазурно-бирюзовое царство.

Собственно я не сопротивлялась ее повышенной заботе, которая со временем стала чем-то естественным и даже необходимым, ибо снимала с меня большинство обязанностей, которые тяготили мой дух. Вспоминая тот период, мне казалось, что я живу в ожидании настоящей жизни, что обязательно наступит другое завтра, где буду только я наедине со своими желаниями. Поэтому позволяла кормить и одевать себя, водить за ручку, даже выбор профессии стал естественным следствием традиции в нашей семье. Честно говоря, я даже не задумывалась тогда о других вариантах, а еще точнее просто не могла пойти наперекор ее мнению, ведь мать столько сделала для меня, о чем никогда не забывала напомнить. В таком случае, вернуть долг или как-то отблагодарить являлось невозможным и непосильным делом; любое противоречие или самостоятельный выбор рассматривались ею, как удар в спину. Поэтому знакомство с будущим супругом, сыном ее хорошей знакомой, празднование свадьбы, выбор платья для торжества, приглашение друзей – все было согласовано с ней.

Единственным случаем, вспыхнувшим взрывной волной копившейся потаенной ярости, стал мой прорезавшийся голос отчаянного противостояния чрезмерной опеке, а точнее откровенного воровства моего жизненного пространства и воли. Когда сразу же по приезду из лагеря меня стало выворачивать от домашней еды, началась аллергия на одеваемую и выбранною не мной одежду, кожа покрывалась чешуей нейродермита в ответ на лживые увещевания и убаюкивающие объятия. Мать была в ужасе, когда я прямо отказывалась слушать про взросление и эволюцию сознания, про личностный рост и прочие бредни, раздраженно затыкая уши руками и закрывая глаза, чтобы не слушать и не видеть ее психологические пляски вокруг.

Впрочем, забегая вперед, упомяну, что идея эволюции сознания сыграло плохую шутку с ее же страстной почитательницей.

***

Кристина вдруг подняла голову, взглянув мне в упор, на губах играла недобрая усмешка.

От этого занятного разговора сама с собой, от полного чертовщины взгляда, мое сердце бешено заколотилось. Я совсем забыла о падении и страшном рокоте водопада, воспоминания окончательно растворились в морском бризе, влетавшем в окно кухни, где готовила Кристина, лениво нарезая что-то на разделочной доске, продолжая свое повествование.

– Я помню этот день очень хорошо, хотя все другие стали похожи на отрывные листики в перекидном календаре, теряемые где-то в прошлом…

Мама, как обычно перебирала или перемывала за мною посуду на моей кухне, душевно перекидываясь ничего незначащими фразами с моим мужем, послушно сидевшим в столовой и ожидавшим обеда, приготовленного мною под ее командованием:

– Знаешь, в последнее время семинары собираются с трудом… Не понимаю, что творится с людьми: они предпочитают зеленых сопляков, этих выскочек, только-только получивших диплом, которые еще жизни-то не повидали, серьезным профессионалам с опытом и мозгами…