Из европейских газет:

«Применив новое оружие русский флот прорвался в Северное море!»

«Новое оружие русских противоречит всем правилам войны!»

«Бесчеловечная атака северных варваров! С кораблей эскадры эвакуируют десятки обгоревших моряков!»

Из разговоров:

— Мэри, они бросались в огонь и пили горстями! На них горела одежда, но они не останавливались! Мне страшно это вспоминать, но я каждую ночь вижу этот ужас во сне — горят, пьют и хохочут…

— Бедный, сколько тебе пришлось выстрадать из-за этих гадких русских!

***

Грозное оружие — утыканные стержнями направляющих речные баржи — покоится на илистом дне на границе территориальных вод Нидерландов. Недолго довелось мичману Яковлеву командовать боевым кораблём. Но молодой человек не унывает — на палубу «Авроры» взбежал быстро, но с достоинством — его выдумка позволила прорваться сквозь блокаду сильнейшего флота мира не то, что без потерь — без единого пушечного выстрела. Сигнал с благодарностью адмирала, пожимающий руку капитан крейсера, дружеские объятия прочих офицеров — мичман купается в любви и уважении сослуживцев. Младшие чины едят глазами и за счастье почитают выполнить команду — только отдай.

— Вы, юноша, не загордитесь теперь, — густой баритон отца Алексия действует как стакан сельтерской после пары стопок водки.

— Грешен, святой отец, есть такое дело, — склоняет коротко стриженную голову мичман.

Священник улыбается:

— Ну-ну, не на исповеди! Кто бы в вашем возрасте не возгордился! Тем более — после содеянного. Вот только через неделю прочие хоть и не забудут, но поостынут. А вы можете не успеть вовремя спуститься из горних эмпиреев.

Яковлев краснеет:

— Отец Алексий, я даже и не думал….

— Зря, молодой человек, зря. Думать — занятие полезное во всякое время, не токмо в смертельной опасности, что у вас получилось отменно, но и после неё тоже. Ибо медные трубы — первейшее средство для погубления молодых и талантливых. Нынче вечером вас, небось, кают-компания в оборот возьмёт, а завтра, если живы будем, прошу к себе, чаю выпьем, потолкуем. Груздей солёных, увы, нет, а вареньем монастырским попотчую. Малиновым.

— Почту за честь, отец Алексий.

Погасив огни, отряд русских кораблей полным ходом двигается в ночь, оставляя вход в пролив Скагеррак по правому борту.

— Я много лет командовал минным отрядом, господа, — Фелькерзам чубуком трубки постукивает по расстеленной на столе карте. После той оплеухи, которую мы с вами отвесили Хоум-Флиту, лордам плевать на мелочи типа территориальных вод Дании или Норвегии. Потом отбрешутся. Так что в тех краях нынче тесно от британских скаутов и миноносцев. Держим к Исландии, оттуда на Шпицберген, где забункеруемся.

— Будем прорываться в Архангельск, господин контр-адмирал?

Фелькерзам минуту думает, после отрицательно машет головой:

— Замерзает, собака. В Мурманск пойдём.

Флаг-офицеры замирают в недоумении. Штурман решается не то чтобы возразить, высказать сомнение:

— Ваше превосходительство, Мурманск ещё не начинали строить…

— Вот мы и построим, — ставит в разговоре жирную точку командир отряда.

Полоса тумана принимает в себя три громоздких, ощетинившихся орудийными стволами боевых корабля. На какое-то время отряд под командованием контр-адмирала Фелькерзама исчезает из европейских событий.

***

«Младший делопроизводитель пробирной палаты Солодовников домой не торопился — в его скромном холостяцком жилище не было ничего притягательного. Отсидев положенные часы в учреждении, Пётр шёл совсем в другую сторону — в стрелковый клуб. Большую часть своего жалования молодой человек тратил на патроны к любимому своему «Веблею — Фосбери», кои и пережигал на стрельбище, без промаха дырявя любые мишени. Даже с завязанными глазами, на слух, всаживал четыре из шести патронов в пущенную по песку жестянку из-под сгущённого молока».

Холодные пальцы размеренно ударяют по клавишам пишущей машинки. На лице — полное отсутствие выражения. Глаза уставлены в некую точку в пространстве. У сидящего за рабочим столом вообще движутся только руки. Слева от «Ундервуда» стопа чистой бумаги, справа — пачка отпечатанных страниц. Машинка стучит размеренно, в одном и том же темпе, останавливаясь лишь для того, чтобы печатающий мог заложить в каретку чистые листы бумаги.

Молодой делопроизводитель, заблудившись в метель на Аничковом мосту, выходит из снежной заверти под рождество 1962 года к частоколу Ачаньского острога на Амуре.