Вы видите, какое наивное у него понимание истории? Он повторяет заблуждения писателей древности — Тита Ливия, Овидия [217] , Тацита...

— Может быть, может быть, — вздохнула Прасковья Александровна. — Может быть, вы в чём-то правы, а я не поняла. Однако прошу к столу.

Вернулась Аннет, неся в руках альбом.

— Вот, — сказала она с вызовом. — Читайте!

И он прочитал: «О que les illusion de l’amour sont aimables!» [218] . Белозубо улыбаясь, спросил насмешливо:

— Вы это испытали?

В один из вечеров в Тригорском мирно пили чай. Пушкин подошёл к камину погреть руки. Вбежала горничная.

— Барыня! — воскликнула она. — Арсений-повар вернулся из Петербурга да что говори-ит!

— Что говорит? — недоумённо сказала Прасковья Александровна. — Почему вернулся? — В эту пору она посылала людей в Петербург торговать яблоками, разными деревенскими припасами и закупать сахар, чай, вино. — Ну-ка, зови.

Вошёл Арсений. Он не успел даже снять тулуп. Рослый, широкоплечий, он, по обыкновению, остановился в дверях.

— Ну что, Арсений? — нетерпеливо спросила Прасковья Александровна.

— Всё как вы приказали, барыня, — ответил тот. Голос у него был хриплый. — Яблочки продал, да нам не впервой... — Он почему-то мялся и тяжело переступал с нот на ногу.

— Да что ж такое, Арсений?

— Деньги, барыня, я привёз в полной целости и сохранности.

— А почему не купил, что приказано?

Арсений вздохнул.

— Не на своих я приехал, барыня, а на почтовых. — Он потупил голову.

— Да почему? — вскричала Прасковья Александровна. — Куда дел лошадей? Чудишь?

— Лошади в целости и сохранности, уж можете не беспокоиться, барыня. — Арсений опять тяжело вздохнул. — Лошадей я у верного человека оставил.

— Да что случилось, рассказывай!

— Беда, барыня. Едва за заставу выбрался. Всюду разъезды да караулы.

Пушкин вскочил с места.

— Почему, почему? Да рассказывай же! Бунт?

— Бунт, Александр Сергеевич, — вздохнул Арсений. — Только бунтовал не наш брат простой, а господа чистенькие. Стрельба была. А теперь бунтовщиков ищут да хватают...

— Что с вами, Александр? — спросила Аннет.

Лицо у Пушкина побледнело, исказилось, губы дрожали.

— Вы не понимаете, — ответил он, — что это значит!

— Дальше рассказывай, — взволновалась и Прасковья Александровна.

— Дак что дальше. Деньга, барыня, привёз в сохранности. — Арсений опять вздохнул. Он ни в чём виноват не был.

— Вы не понимаете! — восклицал Пушкин. — Это давно готовилось. Ах, я знал, знал... — Он схватился за голову. — Что ж теперь будет? Значит, говоришь, ищут, хватают?

— Хватают, Александр Сергеевич, — подтвердил Арсений. — Вот и при мне молоденького офицера схватили.

— Кого, кого схватили?.. Имя? Да он не знает, — взволнованные голоса перебивали один другой.

В этот критический момент Прасковья Александровна выказала весь свой решительный характер.

— Поедешь тотчас в Петербург на почтовых, — обратилась она к Арсению. — Я тебе адреса и записки дам. К Сергею Львовичу непременно заедешь. И всё узнаешь.

— Слушаюсь, барыня. Как прикажете.

— Ступай. Скажи, чтобы тебе стакан водки налили. Да не рассиживайся. Чтоб без промедлений!..

Пушкин восклицал возбуждённо:

— Вы не представляете!.. Тайное общество!..

— Да кто же не слышал о тайном обществе, — возразила Прасковья Александровна. — Только уж никогда не одобряла.

— Подумать только, какое странное сближение... — негромко сказал Пушкин.

— О чём вы?

Ах, мог ли он объяснить? Подвиг революции, которую он совершил в поэзии, совпал с подвигом в Петербурге. «Графа Нулина» он написал 14 декабря!

— Дорогой Александр, нужно ли за вас беспокоиться? — озабоченно спросила Прасковья Александровна, расхаживая по комнате и батистовым платочком вытирая вспотевшие ладони.