Шрифт:
На столе кипел самовар, пар поднимался лёгкими облачками; рядом с самоваром стояли банки со сливками.
— Так отчего же вы засмеялись? — спросил Пушкин у Алины.
— Этого я не могу вам сказать, — ответила она и засмеялась.
Тотчас опять засмеялась Зизи.
— Что за глупые манеры, — недовольно заметила Прасковья Александровна.
Ещё не начало темнеть, но сквозь распахнутые окна уже тянуло вечерней сыростью от близких озёр, прудов, Сороти и зелени вокруг. Должно быть, в низине стлался туман.
— Не надейтесь, что я подумаю, что вы смеётесь надо мной, — сказал Пушкин. — И я знаю, над чем вы смеётесь.
— Зачем же спрашиваете? — в один голос ответили Алина и Зизи и снова громко засмеялись.
— Этому будет конец? — сердясь, произнесла Прасковья Александровна.
— Они всегда так, — взволнованно сказал Лёвушка.
Вдруг послышался звон колокольчика. Кто бы это мог быть? Батюшки, да это Иван Матвеевич Рокотов и помещик того же уезда Пальчиков — в одной коляске.
— Милости просим, господа. — Прасковья Александровна приказала зажечь свечи.
— Вы слышали новость? — с ходу начал Рокотов. — Je tiens beaucoup a votre opinion...1 Покойный Карамышев имел дочь от своей крестьянки!.. Pardonner та franchise... [69] [70]
— Знаем, всё знаем! — дружно ответили ему.
Долговязый Пальчиков носил полосатые канифасовые панталоны и зелёный сюртук; он был носат и щеголял узкими баками. Рокотов тоже молодился и сильно душился. Оба почитались женихами.
69
Я очень дорожу вашим мнением... (фр.)
70
Простите мою откровенность... (фр.)
У Пальчикова был странный дефект речи. На вопрос: «Откуда вы родом?» — он ответил:
— Моя родня вся Псова. — Это вместо Пскова.
Все девушки — Аннет, Зизи, Нетти, Алина — выскочили из-за стола и опрометью бросились из гостиной — хохотать.
— Умираю! — послышался голос Зизи.
Вернулись они, потупив глаза, с серьёзными лицами.
— Это что? — строго спросила Прасковья Александровна.
Пошёл помещичий разговор о хозяйстве.
— У нас, — сказал Пальчиков, — к сожалению, поместья хромают либо на одну, либо на обе ноги. То есть или помещик не имеет от своих крестьян желаемых выгод, или крестьяне от помещика, или обе стороны...
— Старосты, приказчики — все мошенники, — сказала Прасковья Александровна. — Только сам помещик может наблюдать свои интересы и интересы своих крестьян. Но ведь кто захочет жить в деревне?
Ни Рокотов, ни Пальчиков не желали: на зиму они уезжали, по крайней мере, в Псков.
— Я в деревне жить не могу, — жаловался Рокотов, поглядывая на девушек. — И управляющему позволяю держать пару лошадей и для оных сена и овса...
— Скучные разговоры! — воскликнул Лёвушка. — Лучше танцевать.
И все тотчас его поддержали.
— Je a de la verve, n’eft-ce pas? [71] — сказал Пушкин, восхищаясь юношеской оживлённостью брата.
Местом для танцев летом служила прямоугольная большая площадка в глубине парка, окружённая барбарисовыми кустами, с огромной старой липой посредине — «зелёный танцевальный зал». Оркестр из дворовых со скрипками, виолончелями и дудками, стоя за кустами, наигрывал вальсы и кадрили. Темнота сгустилась, и вдоль кустов расставили горящие плошки. Слабое пламя колыхалось, по площадке метались тени, и всё выглядело сказочным и фантастическим. Кружились пары.
71
Он остроумен, не правда ли? (фр.)
— Придумайте девиз для моей печатки, — томным голосом попросила круглолицая Аннет.
— «Я очаровательна», — сказал Пушкин.
— Вы смеётесь надо мной?
— «Я совершенство».
— Боже, какой вы...
— Maman, я хочу кататься верхом, — сказала Зизи.
— Ещё что придумала. — Прасковья Александровна села на диван, умелыми руками сооружённый вокруг липы.
— Но я чувствую, что ослабела, у меня расстроятся нервы...
— Не болтай!..
Когда Пушкин и Лёвушка спускались с холма, на краю, у самого ската, на площадке, окружённой липами, белели девичьи платья и слышались молодые голоса. С этой площадки, на которой под дубом стояла садовая скамейка, проглядывалась дорога на Михайловское.
V
Дома царил Сергей Львович. Семья окружала его и внимала ему.
— Послушай, — сказал он Пушкину, — что пишет «Северная пчела». — Страницы газеты поддерживал, перегибаясь из-за кресла, старик Никита Тимофеевич. Сергей Львович приложил к глазам лорнет. — Вот, о торжественной церемонии водоосвящения. «Необыкновенное стечение народа всех состояний покрывало преддверия соборов... и даже противолежащий берег реки...» — В газете наиболее важные фразы набирались курсивом, и Сергей Львович — прирождённый, превосходный декламатор — вибрацией голоса эти фразы выделял. — «При погружении креста, — эти слова он выделил, — началась пушечная стрельба... Его императорское величество, — это он тоже выделил, — изволил проехать мимо войск верхом... Во всё время громкое ура раздавалось в народе... наслаждаться лицезрением монарха...» Послушай, — обратился он к Пушкину, — что этот прославленный Булгарин [72] ?
72
Булгарин Фаддей Венедиктович (1789—1859) — писатель, журналист, редактор «Северного архива» и «Литературных листков», издатель (с Н. И. Гречем) «Северной пчелы» и «Сына отечества».