Шрифт:
Прогрессивный, либеральный Сергей Львович увещевал отсталого своего сына. Пушкин усмехнулся:
— Шишков писал, что самые звери и птицы любят место рождения своего, — что же, он прав. Но Карамзин — кто же не ценит великих его заслуг? — избегает разговорного русского просторечия...
— Ну хорошо. — Сергей Львович был рад, что беседа с сыном течёт мирно. — Будешь ты всё же писать Шишкову о плутне Ольдекопа? — И Сергей Львович поморщился. Коммерция в искусстве! Его коробило даже то, что Надежда Осиповна занята проектами откупа вина.
Но сын был в затруднении. Именно потому, что он написал льстивое стихотворение, ему совестно было обращаться к новому министру с личными просьбами.
— Я подумаю, — сказал Пушкин неопределённо.
Он вышел во двор. Там Михайло Калашников собирал обоз. Да, уже загодя готовились к возвращению в Петербург и на низкие телега, устланные соломой, грузили часть мебели. Ожидание полного одиночества охватило его. Как проведёт он один зиму в глухой деревне?
Чья-то коляска на рысях въехала во двор. Ну конечно же: круглолицый румяный господин, который махал шляпой, не кто иной, как Иван Матвеевич Рокотов. Пушкин тотчас вернулся в дом. Рокотов, который, как сообщил Адеркас, определён наблюдать за ним, Пушкиным!
Скрестив руки на груди, Пушкин стоял в углу зальца.
— Драгоценная... — Рокотов поцеловал у Надежды Осиповны руку. — Почтеннейший... — Он обменялся поклоном с Сергеем Львовичем. — Александр Сергеевич! — воскликнул он и протянул руку.
Но тот от рукопожатия отказался. Он, Пушкин, под наблюдением этого опочецкого помещика?
— Напрасно вы так, — не обиделся, а расстроился Рокотов. — Напрасно, Александр Сергеевич. Ведь именно по щекотливому делу-с я и приехал... Однако почему же я не всех вижу? — Он оглядел комнату.
— У моей дочери мигрень, — объяснила Надежда Осиповна. — Она страдает мигренями.
— Ах, я понимаю, она избегает меня! — воскликнул Рокотов. — Я очень даже понимаю. — И сел на указанное ему место. Он обратился к Сергею Львовичу: — Нужно ли мне говорить о дружеских чувствах, о более чем дружеских, которые я питаю ко всему вашему семейству... Вы знаете мои чувства. Может быть, я прежде не сумел их достаточно выразить... Но Александр Сергеевич! Ваше имя знакомо каждому образованному человеку. И вот — щекотливое дело-с! — Он снова обратился к Сергею Львовичу: Я мирный человек. Я скромный человек. — И воскликнул, обращаясь сразу ко всем: — Я решительно отказался! Прошу вас, Сергей Львович, без промедления поехать со мной к предводителю дворянства Пещурову, чтобы я мог при вас объявить ему о моём решении. Наблюдать за высокочтимым Александром Сергеевичем — нет! Для меня это дело чести!
Сергей Львович не на шутку разволновался.
— Боже мой, сколько хлопот! — воскликнул он. — Вот что ожидало меня на старости лет... Но я еду с вами, почтенный Иван Матвеевич, еду к Алексею Никитичу Пещурову. Потому что я трепещу за своего сына! Александр, ты должен быть благодарен...
Но Пушкин вовсе не чувствовал благодарности, он испытывал оскорблённость, раздражение. Он сказал насмешливо:
— Неужто, Иван Матвеевич, вы отказываетесь от столь почётного поручения?
Рокотов не понял иронии.
— Решительно отказываюсь, Александр Сергеевич. Узы, которые связывают меня с вашим семейством... Я сошлюсь на здоровье...
— Я не доставил бы вам много беспокойства, — сказал Пушкин. — Я собираюсь безвыездно сидеть дома... Впрочем, вместо вас конечно же назначат кого-нибудь другого...
Итак, Сергей Львович неожиданно собрался в дорогу! Приодевшись и приосанившись, в коляске Рокотова он отправился за шестьдесят вёрст в село Лямоново к уездному предводителю дворянства Пещурову.
...Какая необычная осень! Будто всеми яркими красками — багрянцем, позолотой — хотела она утешить поэта. Перелески, поля, дорога, гнезда цапель, остающихся зимовать, — нет, он не будет один!
Последняя правка. Он вставил диалог Земфиры с Алеко, чтобы прояснить замысел и углубить образы. Убрал «смуглые и косматые», «старух косматых нагота», оставив лишь свидетельства вольной непритязательности: «изодранные шатры» да «убогий ужин»...
И исправил дату окончания: 12 октября.
IX
«Г. псковскому гражданскому губернатору,
г. действительному статскому советнику
и кавалеру
Борису Антоновичу Адеркасу.
Мне сообщена высочайшая его императорского величества воля, дабы я учредил над Пушкиным, сосланным на жительство к родственникам своим в губернии, Вам вверенной, надлежащий надзор.
Во исполнение сего я поручаю Вашему превосходительству снестись с предводителем дворянства о избрании им одного из благонадёжных дворян для наблюдения за поступками и поведением Пушкина, дабы сей по прибытии в Псковскую губернию и по взятии Вашим превосходительством от него подписки в том, что он будет вести себя благонравно, не заниматься никакими неприличными сочинениями и суждениями, находился под бдительным надзором, причём нужно поручить избранному для надзора дворянину, чтобы он в таких случаях, когда замечены будут предосудительные его, Пушкина, поступки, тотчас доносил о том мне через Ваше превосходительство. О всех же распоряжениях Ваших по сему предмету я буду ожидать Вашего уведомления».