– Тьфу! Тогда я идиот! Надо было сказать, что цель - северное здание, не было бы непонятки...

Он передал уточнение координат, особо указал, что следует использовать менее разрушительный боеприпас, и проследил, как ракета попала в дом с вражеским корректировщиком на уровне девятого этажа. От взрыва, произошедшего в четырехстах с лишним метров, стены их укрытия заходили ходуном. Однако еще до того, как Кирсан смог воскликнуть 'Что за нахрен?', он проснулся.

– Проснись и пой! Или - восстань и сияй, как говорят пиндосы, - сказал Святой, перестав его тормошить, - нам двигать надо. Извиняй, если еще не выспался - но время против нас.

Кирсан сел на грязном матраце, на котором уснул без задних ног сразу после боя и выпитой водки, и огляделся. Он находился в подвале, где, кроме него, уснули тревожным, неспокойным сном другие жители теперь уже разрушенного селения. Темно, только зажигалка в руке Игната горит, да через оконца у самого потолка пробивается свет. Воздух душный, спертый.

Он взял свои - ну, теперь-то уж точно свои - разгрузку и винтовку, проверил, на месте ли штык-нож и оба пистолета, и поспешил выбраться наружу. На свежем воздухе уже сидел мрачный и растрепанный Макс.

– Как спалось, Mein Freund ?
– добродушно поинтересовался Святой.

– Драть тебя необструганным поленом!
– взорвался немец, - дерьмово спал! Ты это хотел услышать?! Что я дерьмово спал, потому что мне, как обычно, снились огнеметчики?! Сколько раз еще я должен сказать это, чтобы ты оставил эту тупую подначку?! Гребаный унтерменьш!!

– Не кипятись, дружище, а то язву заработаешь на почве депрессии, - ухмыльнулся Игнат.

Они покинули поселок, засыпанный, словно песком, прахом, в который превратились за ночь тысячи трупов, вместе с длинным потоком беженцев. Когда под ногами у Кирсана зачавкала болотная жижа, со стороны окутанной туманом деревни донеслись звуки стрельбы.

– Неужели опять?!

– Да нет, - махнул рукой Святой, - это идет 'дележ' оставшихся продуктов. Обычная картина в распавшейся общине, а иногда и в нераспавшейся.

Поели на ходу - гадкое печенье, затхлая вода. И вонь: то ли болото воняет, то ли одежда от грязи и крови.

Через час шлепанья по мертвому лесу Кирсан задал вопрос, который, если по уму, он должен был задать много раньше:

– Слушай, Игнат, а как ты в этой трясине ориентируешься? По деревьям, что ли?

– Ну да. У них есть мох на южной стороне ствола.

– А тут что, есть север, юг, восток и запад? Я солнца-то не вижу.

– На самом деле, нет тут никаких сторон света. Но мох на деревьях - есть.

– Тогда, мать его в бога душу, почему мох растет только с одной стороны?!

Макс негромко засмеялся, Святой же терпеливо пояснил:

– Потому что это место - не настоящий мир. Это копия, где законы природы и причинно-следственные связи не всегда соблюдаются. Здесь есть машины, но нет предприятий, где они могут быть изготовлены. Здесь есть день, пусть мрачный, но день - и нет ночи. Маленький относительно замкнутый мирок, управляемый извне. Откуда тут взялся мох? Оттуда же, откуда и деревья, точнее, вместе с деревьями. Весь этот лес - декорации, созданные по образу и подобию похожих мест на Земле. Деревья - копии, перенесенные сюда вместе с мхом. А то, что именно тут мху взяться естественным путем неоткуда - никого не волнует. Деревья тут - только мертвые. Живого, зеленого - не найдешь, но мертвых не счесть. А ты к мху прицепился...

Еще через пару километров Кирсан задал другой беспокоивший его вопрос.

– А тут вообще как, кроме кошмаров еще что-то снится?

– Нет, - коротко отрезал Макс.

Святой сразу же развил мысль:

– И это еще одно доказательство того, что мир управляется извне божественным двигателем. Во сне люди видят картины, обрабатываемые их мозгом. Здесь наши сны - не результат работы мозга, а сигнал, посланный извне. Нам снится наша смерть, обычно - первая, когда мы умерли в мире живых, но иногда и все последующие. Иногда нам снятся наши преступления - но только тем, кто способен в них раскаиваться. А бывает - прочие ужасы. За Максом во сне огнеметчики гоняются, к примеру.

– А мне снился не кошмар. И я не страдал во время этого сна, хоть я и видел эпизод своей жизни, связанный с войной.

– О, это уже интересно, - оживился Святой, - нам чалапать еще изрядно, рассказывай, чтоб дорожка короче казалась.

Кирсан пересказал свой сон и добавил:

– Вообще-то, после того, как мы с напарником навели самолет на цель, то при попытке выбраться из занятого противником района напоролись на засаду, Степашку ранили... Ну, тогда и случилось то, за что меня мучит совесть. Я убил женщину, как мне кажется, невооруженную. Видимо, ты разбудил меня раньше, чем я досмотрел до этого места...

– Не-не, - ответил Макс, - тут, если ты видишь кошмарный сон, то он кошмарный от начала до конца. Твой как-то не вписывается в общую картину

– Слышишь, Макс, - внезапно сказал Святой, - я тут подумал - он не мог бы попасть сюда моложе, чем умер. Кир, ты в две тысячи четырнадцатом умер, так?

– Да. Летом.

– Вот. Я тут с две тысячи двенадцатого, и год примерно за двадцать пять адских идет. Я провел тут примерно пятьдесят лет. И это значит, что сейчас в мире живых - тот самый две тысячи четырнадцатый, причем приблизительно лето. Я не встречал еще никого, умершего в две тысячи пятнадцатом - что подтверждает мою догадку. Получается, если ты помнишь себя тридцатилетним, то ты и умер тридцатилетним. Я ошибался, думая, что ты попал сюда моложе, чем был в момент своих преступлений. Времени стать монстром и убить полсотни женщин и детей у тебя просто не было.