Теперь у меня появилось желание узнать, куда я попал с большим интересом и пристрастием. За окном каюты темнела ночь. Звезды терялись в свете исходящем от корабля. По поверхности темной воды, неровно отражаясь в ней, скользил светящийся призрак корабля. Мне подумалось, что этот корабль отдельный изолированный мир, живущий своей жизнью. Он каким-то чудом невидим в нашем мире, а мы не видимы для него, и мне снова уготована судьба стать связующим звеном между этими двумя мирами, не соприкасающимися между собой.

Я снова вышел в коридор. Теперь, когда меня ничто не томило, кроме легкого голода, с которым я умел отлично справляться, имелось желание досконально разобраться, куда же на этот раз занесла меня нелегкая. Не доверяя глазам, я все пробовал на ощупь. Стены коридора, отделанные, как мне показалось, деревом, на самом деле им не являлись, а были искусной имитацией. Это наблюдение еще раз подтвердило, что ураган перенес меня не столько географически, сколько темпорально, то есть сквозь время.

В коридорах было пусто, все спали, и это обстоятельство позволило мне тщательнее разглядеть внутреннюю обстановку огромного судна. Ничего общего с барками из моего времени в нем не было. Это был огромный дом, приспособленный для перемещения по воде. Усиливали сходство с обычным жилищем ковровые дорожки во всех коридорах, репродукции картин на стенах, многие из которых я видел в музеях в свое время. С одной лишь разницей, что на тех картинах, где были люди, обычные человеческие головы на них были заменены на головы животных. Я уже не мог списать это на галлюцинацию, вызванную каким-то лекарством, и стал понимать, что в этом мире так должно быть. Мне уже несколько раз сказали, что я неопределившийся, и я понимал, что виной тому моя обыкновенная человеческая голова. Хотелось верить, что здешние обитатели снизойдут до объяснения различия между "опрелившимися" и "неопрелившимися".

Мои исследования вывели меня вначале под стеклянный пузырь оранжереи, со вкусом превращенной в небольшой сад, с прудом, ручьями и горбатыми мостками через них. Здесь было тихо и уютно и напоминало кусочек Англии. Днем здесь, наверное, было людно и не так уютно. Затем я вышел на огромную палубу и смог оценить потрясающе огромный размер судна, на котором плыл. "Мария Селеста" даже грот-мачтой не доставала до первой палубы и смотрелась на фоне этого белого гиганта хрупкой скорлупкой. Я был готов поверить, что один этот корабль способен вместить в себя все население Лондона. Этот факт еще сильнее убедил меня в том, что я оказался в будущем, где технологии перешли на такой уровень, который я понять не в силах.

Внутри меня зародилось уважение к людям, оседлавшим прогресс. Мне представилось, что каждый из них, даже самый простой работник, равен умом самому выдающемуся гению моей эпохи. Корабль рассекал волны без помощи парусов и вообще без каких-либо видимых механизмов. Я не мог даже теоретически вообразить источник движения этой громадины, а для пассажиров корабля он был очевиден и понятен, так же, как для меня была понятна необходимость лошади в корме, а корабля в ветре.

К однозначному торжеству осознания огромного прогресса совершенного поколениями людей примешивалось чувство недопонимания, связанного с наличием у людей животных голов. Не вязалось это как-то в радужную картину мировосприятия. Однако я решил посчитать это обстоятельство большим различием наших эпох. Оно будет требовать понимания и привыкания.

Я прошелся вдоль борта. Вышел к носу и увидел, что на всех палубах, которые были ниже, носовая часть корабля оборудована под места развлечения и отдыха. На моем уровне, как посчитал по аналогии со своим временем, паб, и он был открыт. Что ж, немного эля или пива мне не повредит. Я вошел внутрь. Меня сразу накрыло непривычными запахами и музыкой, льющейся непонятно откуда, и будто отовсюду. На стойке сонно дремал бармен. Он услышал, как вошел и поднял на меня барсучью голову. В его маленьких черных глазках на миг блеснуло любопытство тут же сменившееся разочарованием.

– Эй, друг, ты чего в таких нарядах шастаешь?
– Спросил меня бармен.

Я оглядел себя. На мне было одет тот же халат, в который меня облачили в медицинской каюте. Из-за того, что я еще почти никого не видел, у меня создалось впечатление, что это была нормальная одежда для этого времени. Она на самом деле была удобной и не стесняла движений.

– Извините, но я тот человек, которого спасли. Где моя одежда, я не знаю, хожу в том, во что одели. Вы, кстати, не знаете, я спасся один?

– Извини, друг, не знаю. Можешь сходить на нижние палубы, где работают неопределившиеся, возьмешь у них робу себе на время.

Ответ барсука мне показался не совсем вежливым для человека, который видит меня впервые. В Лондоне среди слоев населения, к которым я себя относил, при первом знакомстве всегда требовалась вежливость и учтивость, дабы не показаться сразу недостойным человеком. Бармен отнесся ко мне так, будто знал заранее, кого перед собой видит.

– Извините, но меня уже несколько раз назвали "неопредлившимся", что это значит?
– Я хотел положить конец этому вопросу раз и навсегда.

– Слушай, ты сильно повредился в воде. Наверное, ты был долго без кислорода и твой мозг наполовину отмер?

– Не вежливо делать замечания незнакомым людям, которых вы видите впервые. Между прочим, причина, по которой я оказался в воде, может многое объяснить, какой бы невероятной она не была.

– И что же это за причина?
– Бармен-барсук уставился на меня своими глазками, в которых я прочитал желание посмеяться.

– Я из прошлого. Наше торговое судно "Мария Селеста" разбило смерчем, а меня, каким-то непостижимым образом, выбросило сюда. Можете сказать мне какой сейчас год?