– Настало время, когда моя голова и мое сердце стали задыхаться в этом постоянно движущемся мире… Меня, принц гиен, ждет иное путешествие… Надеюсь, ты будешь сопровождать меня…

Несмотря на мольбы Жека, Сан-Фриско отказывался сообщать подробности.

– Видук никогда меня не отпустит! – бросил он маленькому анжорцу в качестве последнего аргумента. – Гок не может противиться воле богов Глобуса… Моя голова опасается, что путешествие принца гиен завершится в корабле, а сердце мое отказывается радоваться этому, ..

Помощник был, по-видимому, прав, но Жек познакомился с Марти де Кервалором. Он несколько раз замечал молодого сиракузянина в ресторане для экипажа, где тот появлялся в сопровождении старца с морщинистым лицом и седыми волосами. Вначале мальчуган стеснялся надоедать сиракузянину, ибо исключительная тонкость его черт и благородство осанки вызывали в Жеке робость. Он наблюдал за молодым человеком исподтишка, пытаясь повторять его жесты, особенно манеру обращаться со столовыми приборами, подносить пищу ко рту и вытирать губы кончиком одноразовой салфетки.

Он воспользовался тем, что однажды молодой сиракузянин появился в одиночестве, и подошел к нему. Не зная, как начать разговор, Жек сел напротив и принялся сверлить Марти взглядом.

– Что вам от меня надо? – спросил сиракузянин, не отрывая взгляда от тарелки.

Жек, удивленный любезным обращением на вы, сумел только с жалким видом пробормотать:

– Ничего… Ничего…

– Да ладно, вот уже несколько дней вы скрытно наблюдаете за мной и пытаетесь копировать меня… кстати, крайне плохо…

Легкость, с которой сиракузянин разоблачил его, уязвила Жека, едва не сгоревшего со стыда.

– Итак, что вам от меня надо?

Несмотря на столь холодную первую встречу, сиракузянин и утгенянин быстро сошлись. Жек возвышал себя в глазах собеседника, рассказывая об уничтожении гетто, о схватке с гиенами (одного магического слова хватило, чтобы количество огромных хищников ядерной пустыни выросло с нескольких сотен до сотен тысяч) и о бунте бетазооморфов в Глатен-Бате («Миллионы мутантов перебили друг друга, чтобы я стал их принцем, их пророком!»). Марти вначале терпеливо слушал мальчугана, и в его глазах вспыхивали насмешливые огоньки, а на губах блуждала ироническая улыбка, но когда Жек, желая любой ценой заинтересовать собеседника, заговорил о Найе Фикит и Шри Лумпа («Однажды я стану воителем безмолвия и буду путешествовать с помощью мысли…»), ироническое отношение сиракузянина испарилось. Вдруг на его лице появилось выражение интереса. Он стал задавать множество вопросов, на которые Жек, поняв, что с ним разговаривают всерьез, постарался ответить наилучшим образом. Марти вдруг заявил, что желает встретиться с Найей Фикит и тоже стать воителем безмолвия,

– Беседуя с вами, мой дорогой Жек, я осознал, что эта встреча была всегда главной целью моей жизни…

– А ты откуда?

От волнения он внезапно обратился к Марти на ты. Правда, Жек всегда считал, что обращаться на вы можно только к строгим взрослым людям, в основном крейцианским миссионерам. Марти, в свою очередь, рассказал о событиях, которые привели его на «Папидук» (опустив ритуальные церемонии Машамы). Если он с мельчайшими подробностями рассказал о трудном статусе Пунцового, об изнуряющей работе по очистке вентиляционных труб, то почти не упомянул о тайных оплачиваемых визитах к женщинам, смысл которых остался Жеку непонятным.

Они несколько раз встречались и разработали совместный проект: вдвоем у них было больше шансов на успех. Объединив усилия, легче преодолевать препятствия и справляться с контрабандистами.

– Мое имя перевесит, – утверждал Марти. – Они не осмелятся отказать в услуге потомку одной из десяти самых именитых сиракузских семей.

Горделивая уверенность сиракузянина успокоила Жека. Судьба распорядилась так, что их пути с Марти пересеклись. Он стряхнул с себя летаргию, и «Папидук» предстал перед ним в своем истинном виде. Он удрал из родного дома в Анжоре и от школы священной пропаганды крейциан не ради того, чтобы до конца своих дней запереть себя в космической тюрьме, в грохочущей и вонючей железной коробке, где было нечем дышать. Голос умирающего Артака вновь зазвучал в его ушах: Живи, Жек, и стань воителем безмолвия…

Он не стал делиться с видуком своей тайной. Он иногда со страхом наблюдал его гнев и расправы с членами экипажа, допустившими небрежность по службе, и не хотел испытывать его ярость на себе. До самого конца он верил, что хозяин «Папидука» ни о чем не подозревает, но запертая дверь кабины показала, что он ошибся. Видук считал его своей собственностью, и клетка, которую он предназначал для него, была заперта и наверняка хорошо охранялась. «Из его сердца вырваться труднее, чем из железной клетки…» В приступе бессильной ярости Жек долго колотил по внутренней панели металлической двери. Потом его охватило безразличие, и он, опустив голову, поплелся к иллюминатору.

Сквозь повисшие на ресницах слезы он увидел зеленое пятно тропического леса Франзии, оранжевую бесконечность пустыни с одной стороны, и синий простор океана, над которым лениво плыли белые кружевные облака, – с другой. Земля приближалась с невероятной скоростью, словно тяжелый корабль несся по инерции и уже не мог погасить скорость. Вой инверсионных двигателей звучал, как сирены тревоги, а по видимым частям корпуса струились красно-оранжевые языки пламени. Казалось, корабль вот-вот загорится и развалится на части.