У приречного края поляны горел костер. Возле него стояла небольшая группа людей, а чуть в стороне к кустам были привязаны четыре заседланные лошади. Подъехав ближе, я узнал начальника Кимбирского участка Л. Ф. Сухорукова и еще одного, точнее, одну — геолога Г. А. Пасашникову, жену начальника партии Бориса Лапшина. Выйдя за него замуж, Галина Александровна сохранила девичью фамилию, а наш народ присвоил им обоим комбинированную — Лапсашниковы. Они к ней вроде бы привыкли и не обижались, когда их так именовали.

Галина приветствована меня:

— Здравствуйте, непромокаемо-непросыхаемый проспектр! Каким ветром в эти края?

Это прозвище по сути я дал себе сам: несколько маршрутов подряд я провел под проливными дождями по бурным горным речкам на резиновой лодке. А по возвращении неосторожно пошутил. Шутка прилипла.

Галина продолжила:

— И чего это вы наших медведей пугаете? Перед вашим появлением выскочил с тропы здоровенный. Как угорелый промчался через поляну и махнул на ту сторону речки. Коней наших до истерики довел. Вон их успокаивают.

Я рассказал, почему здесь оказался, сказал и о встрече с медведем. А на краю поляны показались тем временем и мои спутники. Сухоруков, который, пока мы беседовали с Галиной, был возле лошадей, подошел к нам и проявил особый интерес к подъезжавшему экс-министру.

— Послушаем, послушаем, что нам сей министр и спец скажет.

Развивать эту тему ему было уже некогда, так как Корнев с Малышевым приблизились к костру и слезли с коней. После обычного обряда приветствий и представлений, во время которого Корнев удивил меня несколько не вязавшейся с его простецкими грубоватыми манерами тонкостью: он не Галину представил Малышеву, а наоборот, но не уязвляя никого. Просто сказал:

— Прошу любить и жаловать — Илья Ильич Малышев, главный титанист Союза.

Малышев спорить не стал, но заметил:

— Насчет «любить» не знаю, а жаловать придется, такая договоренность у нас с Боголеповым и Аладышкиным.

Последний из названных был тогда главным геологом Управления. Затем обсудили целесообразность обеда здесь, а не у сухоруковской бутары. Решение было общим — здесь, благо и сам Сухоруков с нужными бумагами был в наличии.

Я не без удовольствия сдал своих рябчиков двоим сухоруковским парням, сопровождавшим его и Пасашникову. Возиться с ощипыванием и разделкой совсем не хотелось. Из «парней» обращал на себя внимание маленький худенький мальчишка с высоким голосом. Как выяснилось позже, это был вовсе не мальчишка, а восемнадцатилетняя девчонка и более того — новая молодая жена Сухорукова, которому тогда уже было под сорок. Он и ехал-то, чтобы узаконить свои отношения с ней в ближайшем сельсовете.

Мы, геологи, уселись в кружок неподалеку от костра, развернули карты.

И пошел очень профессиональный разговор, из которого непосвященный ровно ничего бы не понял. А содержание его сводилось все к тому же — откуда титан. Корнев, Пасашникова, да и Сухоруков, хоть последний и не очень азартно, доказывали гранитную природу. А Малышев спокойно, но непреклонно гнул свое.

Корнев кричал:

— Смотрите, Кимбирка течет по сплошным розовым полям. Ни одного зеленого пятнышка. Какие основные породы?

В перепалку включился, наконец, и Сухоруков:

— Я каждый день на склонах по гранитам и мигматитам из делювия отбираю по двадцать проб, и каждая показывает не меньше двенадцати килограммов на кубометр.

Галина поддержала:

— Это правда. А бывает и больше, особенно по распадкам, где порода перемыта.

Малышев отбивался:

— Ну, до украинских восьмидесяти килограммов вы все-равно не дотянете, как ни пузыритесь, а насчет розовых карт… Во-первых, не каждый камень на картах показывают, да и ошибаются немало, а во-вторых, сами говорите — мигматиты, а это вполне могут быть переработанные гранитами основные: базальты или диабазы какие-нибудь. Трофим Яковлевич, амфиболиты на площади есть?

— Есть на западе пластовые тела.

Сухоруков решил добить министра:

— Нина, принеси мой рюкзак.

Та с готовностью выполнила распоряжение. Леонтий пошарил в рюкзаке и вытащил небольшой мешочек с образцом. Видимо, хорошо знал его на ощупь. Он развязал мешочек и протянул камень Малышеву:

— Вот, смотрите, это же настоящий пегматит!

Поясню, что пегматит, или письменный гранит, он же «еврейский камень», самая «кислая» разновидность гранита, что и хотел подчеркнуть Сухоруков. И добавил:

— Видите, сколько в нем кристаллов ильменита. Какие уж тут базальты.

Но упрямый «спец» не сдался:

— Эго довольно часто встречающееся исключение, которое только подтверждает правило. Но такого у меня нет. Если подарите, буду очень благодарен. Великолепные правильные кристаллы. Тоже, кстати, доказательство того, что ильменит здесь чуждый. Он кристаллизовался раньше всего остального.

Леонтий великодушно буркнул:

— Пожалуйста, берите. А мы этого добра наберем сколько угодно. Да и что ильменит! Девчата на бутаре золота граммов по сто намывают за день. И себе на зубы да на кольца самородочки по ногтю выбирают. Знаю, что не положено, но разве удержишь. Нина, покажи.