– Если бы я знал! – вздохнул Петр Николаевич. – Собственно говоря, Михаил Петрович, это ведь не от меня зависит.

– А от кого?

– Ну есть кое-какие дела, которые может решить только родственница жены, которую мы ждем на днях, – уклончиво ответил Назарьев, глядя мимо собеседника, как человек, не привыкший врать и недоговаривать.

– Это генеральша Меркулова, которую вчера изволила упоминать ваша супруга?

Старомодный оборот «изволила упоминать» пришелся Петру Николаевичу по сердцу.

– Мы думали, она уже будет здесь, когда мы приедем, – разоткровенничался он. – То есть мы так договаривались, но вчера от нее пришла весточка… по электрическому телеграфу… из самого Парижу, представляете? Прогресс, сударь, ах, какой прогресс! Нам сюда… Глафира Васильевна, Настенька, смотрите, кого я вам привел!

Последовали взаимные приветствия под аккомпанемент лая мелкой, но чрезвычайно шумной моськи, которая сидела у госпожи Назарьевой на коленях. Поглядев на чепец, украшавший голову почтенной дамы, Михаил испытал даже некоторый трепет. Он готов был поклясться, что такие чепцы носили во времена его детства и что, должно быть, все эти годы их берегли где-нибудь в сундуке, чтобы наконец вывезти за границу, где они производили впечатление «динозавра моды». Сама же Глафира Васильевна была сухонькой старой дамой с редкими седоватыми волосами и голубыми глазами. В них, надо сказать, сверкали ум и энергия, но Михаил даже не обратил на них внимания, потому что отвлекся на Настеньку и ничего уже больше не видел. Большеглазая барышня с очень белой, словно фарфоровой, кожей и узлом тяжелых светлых волос на затылке, который подчеркивал тонкую шею, лишь одна по-настоящему интересовала его из всего семейства. Она улыбнулась ему, и Михаил почувствовал, что не зря пришел сюда.

Завтрак еще не начался, а писатель уже надавал множество необдуманных обещаний. Он выразил готовность быть гидом Назарьевых по Бадену, рассказал, где дешевле всего брать ягоды и фрукты (прямо на рынке, минуя лавочки), и ввернул несколько анекдотов из жизни местной русской колонии. Обычно Михаил был довольно замкнут и не слишком словоохотлив; теперь же он так и сыпал фразами и чувствовал, что его слушают с удовольствием. Одно только испортило его триумф – когда Глафира Васильевна спросила, где он живет, ему пришлось сознаться, что в Оттерсвайере, но он и тут нашелся, добавив, что его соседом является Алексей Жемчужников, поэт, камер-юнкер и отставной помощник статс-секретаря Государственного совета.

– Камер-юнкер! – уважительно повторила Глафира Васильевна. – А моя троюродная сестрица Наталья Денисовна вышла замуж за капитана Меркулова, а теперь он генерал. Может быть, и министром станет, – добавила она, вздохнув.

– Конечно, станет, – подтвердил Петр Николаевич, – почему бы ему не стать?

Ага, помыслил Михаил, стало быть, графиня Вильде ошибалась, полагая Назарьевых самозванцами. И потом, послала же им Натали телеграмму из Парижа – вероятно, о том, что она задерживается и не может пока приехать в Баден.

– Лукерья! – закричала Глафира Васильевна. – Лукерья, неси самовар!

И самовар явился, принесенный здоровенной служанкой лет сорока, и впервые за долгое время Михаил вполне осознал, какое это счастье – пить настоящий хороший чай. Обычно ему по скромности финансов приходилось пробавляться кофе, точнее, здешней подделкой под кофе, сваренной из цикория.

Анастасия принимала мало участия в общем разговоре, что Михаил приписывал тому, что девушка дичилась незнакомца, оказавшегося за семейным столом. Несколько раз он ловил на себе ее полный любопытства взгляд, а за чаем она удостоила писателя вопросом, много ли в Бадене достопримечательностей.

– Здесь есть Новый замок, – начал Михаил, – который сохранился в целости, и развалины Старого, который стоит гораздо выше. Оттуда открывается удивительный вид… Возле Старого замка ресторан, и довольно приличный. В оба замка можно доехать или добраться пешком… Вообще следует сказать, что в Бадене многое устроено для удобства гуляющих, например, почти везде стоят скамейки, чтобы при желании вы могли отдохнуть. Вечерами и по выходным публика гуляет возле казино – в саду, где во второй половине дня всегда играет музыка, или по Лихтенталевской аллее. Играет либо местный оркестр, либо какой-нибудь заезжий, например, баварский или австрийский. Недалеко от казино стоит Тринкхалле, его обычно посещают те, кто приехал на воды. Это довольно красивое здание с галереей, а внутри продаются образцы всех лечебных вод, какие водятся в Европе. В городе имеется памятник Шиллеру – правда, это просто камень, на котором выбита надпись. Еще тут есть монастырь, в сад можно заходить, но ничего особенного там нет. Городская церковь тоже не слишком интересна…

Глава семейства долго крепился, но тут он не выдержал и хмыкнул.

– Да, я уж думаю, кого заинтересует церковь, когда есть казино…

– Петр Николаич, – строго сказала Глафира Васильевна, – я надеюсь, что в последний раз слышу от тебя об этом окаянном казино… Мы не будем там играть, ни полушки туда не снесем, и баста!

Она стукнула по столу ладонью, и по этому жесту Михаил сразу же понял, кто в семье является главным. Петр Николаевич закручинился и как-то увял.

– Душенька, голубушка, ты совершенно права! – воскликнул он фальшиво. – Но уж посмотреть-то, я думаю, можно? Ведь почти что театр, только что денег платить не надо…

– И смотреть там не на что, – воинственно ответила Глафира Васильевна, поглаживая моську, которая снова разворчалась. – Один срам же! Честные люди разоряются, а подлецы наживаются. – Она обратилась к писателю: – Вот вы, Михаил Петрович, скажите по совести – ведь вы не играете?

– Никак нет, сударыня.

Только произнеся свой ответ, он сообразил, что ответил, как заправский военный старшему по званию. Анастасия невольно улыбнулась, но ее мать даже не заметила его промаха.

– Лучше уж, Петр Николаич, сходи к доктору, посоветуйся насчет вод, – продолжала Глафира Васильевна. – Или – что там Михаил Петрович сказал? Замки тут есть? Ну вот их и можно посмотреть. А в казино мы больше ни ногой! Ни-ни!