По моим щекам начинают катиться слезы. По многим причинам. Я вытираю их. Но появляются новые.

— Прости, мам, —произносит Кай. У меня разбивается сердце. Он не называл меня так с тех пор, как они переехали в Сиэтл. Может я себе это придумываю, но, кажется, то, что я услышала было своего рода признанием. Маленький милый мальчик признает злую, жестокую женщину.

Следующие несколько часов я рассказываю Каю, Рори и проснувшейся Кире о себе и бабушке: как она растила меня после смерти мамы, где мы жили, о нашей собаке, доме, школе и соседях. Я выкладываю им все. Они хорошие слушатели и задают много вопросов. К тому времени, как мы подъезжаем к району, где живет Шеймус, я начинаю чувствовать себя по-другому. Легче, как будто я сняла с себя тяжкую ношу и поделилась частичкой себя детьми. Тем хорошим, что было во мне до того, как в мою жизнь вошла бабушка и мир окрасился в черный цвет.

Мои дети гораздо человечнее и лучше, чем я.

Я заранее зарезервировала номер в гостинице, в которой раньше останавливалась, но почему-то еду к дому Шеймуса, чувствуя, что должна позволить детям увидеть его сегодня. Да что со мной такое? Наверное, это таблетки что-то делают с моей головой. Или, может быть, дети. Или воспоминания о бабушке всколыхнули во мне чувство вины.

Шеймус не знает, что мы едем к нему. Не знает, что я возвращаюсь. И не подозревает, что его жизнь скоро изменится к лучшему.

В девять часов вечера мы стучимся к нему в дверь. Я никогда не знала, что шок может быть счастливым. Его глаза устремляются к детям: они виснут на нем, а он крепко обнимает их.

Я не могу отвести взгляд от лица Шеймуса. Наверное потому, что последние несколько часов провела, ностальгируя по прошлому. Для меня время будто повернулось вспять. Я жду, когда его глаза встретятся с моими. Жду, когда он скажет что-нибудь милое. И поцелует меня.

Я бы сейчас все отдала за его поцелуй.

Все.

Но этого не произойдет, потому что он святой.

А я сука.

И все знают это.

Включая меня.

Шеймус

— Что вы тут делаете? — В моем голосе звучит надежда, хотя я уже давно понял, что она может стать опасным оружием в руках Миранды.

Все молчат. Дети смотрят на Миранду, будто она одна знает ответ на этот вопрос.

— Я переехала в Калифорнию.

Во мне снова поднимается надежда.

— Что это значит? — Мне так и хочется прокричать: «Просто скажи, что дети снова будут жить со мной!» Но я жду.

— Мы с Лореном разошлись. — Значит, он ее выгнал. Иначе бы она сказала, что бросила его.

Мне так и хочется тыкнуть в нее пальцем и громко рассмеяться в лицо, но я не желаю, чтобы дети видели, как я радуюсь чужой беде. Нам нужно поговорить с ней наедине, потому что если она не собирается делить со мной опеку или, что предпочтительнее, полностью отдать ее мне, то я выскажу все, что о ней думаю.

— Эй, ребята, почему бы вам не забрать из машины сумки? Можете ложиться сегодня в своей комнате, — говорю я им. Наплевать, если у Миранды другие планы.

Она не успевает даже открыть рот, как они выбегают за дверь и спускаются по лестнице.

У нас не очень много времени, поэтому я задаю ей вопрос, который до этого хотел прокричать:

— Просто скажи, что дети снова будут жить со мной! — Тихий голос не скрывает моей злости. Я раскрываю перед ней карты. У меня нет козыря в рукаве, хотя по другому с Мирандой нельзя. Но сейчас нет времени на игры. Я хочу, чтобы дети вернулись ко мне!

Я слышу, как захлопывается дверь в машине. Миранда оглядывается на стоянку, а потом снова смотрит на меня.

— Давай поговорим, когда они лягут спать?

Не скажу, что мне нравится мысль о том, что она задержится у меня в квартире, но если это даст мне шанс вернуть детей, то я сделаю все, что угодно. Я отхожу от двери, чтобы она могла войти.

— Хорошо. Мы поговорим, когда они лягут спать.

Сияющия и фальшивая Миранда устраивается на мягком и настоящем диване.

Дети заносят чемоданы, и я помогаю отнести их в комнату. Мы какое-то время болтаем, а когда Рори и Кира начинают зевать, достаем пижамы, чистим зубы и они отправляются спать. Я обнимаю и целую их и как только выхожу в коридор, мое счастье испаряется как дым. Миранда так и сидит на диване, как почти два часа назад. У нее в руке наполовину пустая бутылка вина. Наверное, купила его пока я был с детьми. Я не вижу стакана, значит она пьет прямо из горла. Увидев, что я вхожу в комнату, Миранда хлопает по дивану.

— Садись. — Она не пьяна. Миранда всегда дружила с алкоголем лучше, чем я.

Я сажусь на другой конец дивана, подальше от нее.

— Ты без трости? — удивленно спрашивает она.

Я киваю.

— Сегодня у меня хороший день, так что она ни к чему. Ко мне практически вернулась чувствительность, а боль появляется только если я перегружаю ногу. — Я замолкаю, поняв, что слишком уж разоткровенничался с ней.

Миранда протягивает мне бутылку вина.

— Выпей, Шеймус.

— Нет. — Как же приятно отказывать ей, даже в чем-то маленьком и незначительном.