Вот она — фантастическая четверка демонов, которых так превозносил Люцифер, от одной мысли Асмодея начинало передергивать. Все время Абаддон, Мамона, Левиафан и Астарот, а как же остальные? Им куда сложнее приходилось. Ведь пробудить в человеке похоть — это целое искусство, которое требует индивидуального подхода к каждой жертве. На это и время требуется, и хитрость, и недюжие умственные способности, особенно, когда Церковь с таким усердием проповедует целомудрие и супружескую верность. Только вот Владыка об этом не задумывается, а оттого и противостояние в его совете назревает, причем такое, что вся преисподняя может содрогнуться, когда рыцари Ада друг против друга с мечами встанут. Как ни крути, перспектива не радужная, но вполне вероятная.

В общем, так и покинул Асмодей замок Люцифера, терзаемый завистью и злостью, надеясь на то, что хоть в своей пещере сумеет прийти в согласие с собой. К тому же там его ждало новое приобретение — чистая во всех отношениях душа, которая, будто звезда, озарила Ад своим светом, став предметом гордости для Асмодея, и зависти — для остальных. Подобно времени, оттачивающему камень, он потратил пять лет, чтобы огранить душу Авроры и придать ей желаемую форму. Для создания бессмертного срок, конечно, недолгий, но для души в аду… до сих пор в голове не укладывалось то, как она могла так долго сопротивляться. Безусловно, вкус победы от этого стал еще слаще, так что возвращался он с предвкушением, но и тут его ждало разочарование.

Отсутствие должного приветствия стегануло кнутом по гордости, по его мнению несчастная должна была в ногах у него валяться, а она… она смотрит прямо в глаза, будто равной ему себя ощущает, да и ореола страха, исходящего от нее, демон не почувствовал! Это что за дерзость такая? Приказал всыпать плетей, чтоб жизнь раем не казалось.

Но удивление все же пересилило обиду в тот момент, когда он не услышал ни стонов, ни мольбы о пощаде. Даже интересно стало, что такого сотворили с мадам Д’Эневер черти-мучители, что у нее такой иммунитет к пыткам выработался.

Тогда-то падший впервые порадовался тому, что в Аду все же есть бюрократия — можно было просмотреть отчеты о проделанной работе над грешницей и узнать, какие опыты над ней ставили местные тюремщики. Это ж надо, не стонать под пытками в доме О-Великого…

На секунду в голову закралась мысль о том, что он слабину где-то проявил, оттого его души всякий страх потеряли. Что ж, теория требовала проверки, а потому он приказал Дэлеб проделать над своей служанкой те же действия, что и над Авророй, результат ждать себя не заставил: и страх, и мольбы, и стоны… причем какие! Захотелось самому себе уши отрезать! В суд бы подать на черта, который так усердствовал, перевыполняя план по пыткам на чужой собственности. И собственности не какого-нибудь мелкого беса, а самого Асмодея!

Так и просидел демон всю ночь, клокоча от гнева подобно вулкану, готовому к извержению. А тут еще в разум музыка ворвалась: арфа, к тому же, его любимая мелодия. Он всегда приказывал начинать с нее день, потому что эта минорная тональность слух его услаждала. Только в этот раз эти стройные мелодичные звуки врывались в сознание, вызывая еще большее раздражение. К тому же и служанка в волнении своем часто ошибалась, не те струны зажимала. Вроде мелочь в сравнении с тем, что случилось накануне, но мелочь эта стала последней каплей, переполнившей чашу его терпения, так и подскочил Асмодей со своего ложа, будто это его на раскаленные камни филейной частью положили. Да так и влетел в зал, будто ураган, метнув в несчастную свой кинжал, чтоб не смела его от праведной злости отвлекать.

Все так и ахнули от неожиданности, даже Аластор в сторону отпрыгнул, чтобы на пути у господина не стоять. В зале так и повисла немая тишина. Всякое видывали местные черти, но чтобы хозяин сам до пыток снизошел… лет пятьсот такого не бывало! Так и стояли все с немым вопросом, застывшим в глазах, пытаясь понять, что за муха хозяина укусила и не заразно ли это! А он, Асмодей, не говоря ни слова вернулся в свои покои, да так и рухнул на кровать, осушив предварительно бутылок пять пятидесятилетнего вина, чтобы спалось лучше. А как уснул — все облегченно выдохнули, приступив к обычным делам, но неизменно на его двери оглядываясь, чтобы успеть из виду скрыться до того, как повелитель позавтракать изволит.

***

От своего забытья, лишенного снов, Аврора очнулась с первыми аккордами, наполненными грустью и истомой. Приятная мелодия разливалась по пещере, заполняя каждый ее уголок каким-то умиротворением. Казалось, что сама Эвтерпа* взяла в руки арфу, снизойдя до адских глубин. Несколько лет она не слышала ничего более приятного, а потому жадно ловила каждую ноту, слетающую с золотистых струн. Постепенно набирая темп, музыка будто взмывала над окружающим ее кошмаром, захватывая дух, возрождая душу из самого чёрного пепла. На секунду девушке даже показалась, что она получила высшее прощение и очнулась если не на небесах, то в преддверии райских врат. Однако ощущение острых игл, впивающихся в кожу, быстро вернули ее к реальности, да и музыка, как назло, стихла.

Быстро поднявшись со своего кровавого ложа, Аврора омыла раны, расчесала густые пряди, разложив их по плечам таким образом, чтобы те прикрывали нагое тело, да так и опустилась на холодный камень, не зная, что делать. Выходить без позволения она не осмелилась, а никто из ее мучителей за ней не приходил. Через пару часов ожидания ей начало казаться, что все обитатели покинули пещеру, а про нее просто забыли. Однако, еще через несколько часов, показавшихся вечностью, двери ее комнаты распахнулись, и на пороге показалась высокая женщина. На вид ей было чуть больше сорока лет; соломенные волосы, едва тронутые сединой, были связаны в высокий пучок, открывая жилистую шею и острые плечи. В отличие от прочих душ в этой обители, ее тело прикрывала полупрозрачная ткань, которую она обвязала вокруг себя в несколько слоев, наподобие древнеримской тоги, а щиколотку на левой ноге украшал серебряный обруч.