Взмокший от пота Мэйо подполз к краю ложа и прохрипел:

– Вина!

Нереус подал хозяину наполненный доверху кубок. Сделав пару глотков, поморец медленно вылил остатки на голову и плечи невольника. Сладкий напиток заструился по спине и груди раба, пачкая тунику липкими потеками. Взор нобиля окончательно лишился ясности, а некогда дружелюбное лицо превратилось в уродливую маску.

– Слишком теплое! – буркнул сын Макрина. – Тащи другое!

На исходе ночи он довел себя до беспамятства и очнулся в запряженной волами повозке, двигавшейся к дому Читемо. С трудом разлепив губы, благородный юноша позвал:

– Нереус! Ты спишь?

Задремавший возле господина островитянин, встрепенулся и четко ответил:

– Да, хозяин!

– Не так громко, прошу. Что с твоими волосами?

– Слиплись от вина, хозяин.

– Вина? Ты спьяну нырял в пифос?

– Нет, хозяин. Вы облили меня, сочтя напиток излишне теплым.

– Я?! – Мэйо сдавил виски. – Не помню… Мы клялись с царевичем… С Сефу, а потом… туман… Были афарки, у одной клеймо на бедре… Другая с косичками… Он звал ее Антилопа.

Геллиец молча смотрел на разрисованные похабными картинками и надписями стены домов. «Варрон – дырявая тыква» – гласили кривые каракули рядом с изображением толи вышеозначенного растения, толи ягодиц и пухлого живота.

– Так или иначе, я поступил… – поморец на миг прижал кулак ко рту, – отвратительно. И сожалею об этом.

Повозка ухнула левым колесом в яму. Нанятый островитянином возница, шедший рядом с быками, выбранился под нос.

Не дождавшись ответа, Мэйо тронул Нереуса за край туники:

– Скажи хоть слово.

– Смиренно исполняю вашу волю, хозяин.

– Что еще дурного я сделал?

– Ничего. Мне далее следовать приказу и не открывать рот без разрешения или вы передумали?

– Передумал! – поморец схватил раба за плечи. – Если желаешь, обругай меня, но только не молчи.

– Я до сих пор в здравом уме, чтобы возводить хулу на господина. Вам нужен покой и врач.

– Хорошо! Пусть явится тот эбиссинец, о котором говорил отец. Теперь мы снова – друзья?

Нереус опечалено вздохнул:

– Конечно. Непростая выдалась ночь. К счастью, мы ее пережили, и пусть, уходя, она унесет с собой все зло, что накопила.

Согласно кивнув, Мэйо протянул невольнику край пледа, и юноши поплотнее закутались в него, спасаясь от прохлады и сырости.

Покои Руфа располагались в отдельном здании на прихрамовой территории. Окна приемной залы были крупнее, чем в спальне, и выходили на засаженный яблонями садик. Запах спелых плодов напомнил Макрину о доме и жене, любившей отдыхать среди душистых аллей.

Сар Таркса возлег на застеленную роскошными покрывалами клинию. Ему поднесли блюдо полное красных афарских ягод, обладавших медовым привкусом. Они имели удивительную особенность – поев их, человек около часа ощущал сладость во рту от любой другой пищи – даже кислые или горькие кушанья превращались в сахарное лакомство.

Варрона облачили в белую тунику с расшитыми золотом рукавами. Юноша полулежал на соседней клинии, под росписью, изображавшей Паука. Не отрывая взгляда от тарелки, ликкиец ковырял ложечкой в афарском огурце, именовавшемся также рогатой дыней. Взысканец медленно выуживал зеленую желеподобную мякоть, схожую по вкусу с бананом, и подолгу держал ее во рту, прежде чем проглотить.

Руф в парадной мантии сидел, откинувшись на высокую спинку кресла, сжимая в левой руке посох, а в правой – наполненную шарбатом чашу. Этот напиток, приготовляемый на огне из смеси сахара, пряностей и фруктовых соков, подавали царям Эбиссинии перед дневным сном.

– Как поживает ваш сын? – спросил ктенизид у поморца.

– Он чрезвычайно доволен и службой, и коллегией. Я тоже рад, что его первый день в учебном лагере миновал тихо и без каких-либо происшествий.

– Говорят, он – один из немногих, кто удостоился высокой чести быть гостем в доме посла Именанда?

– Это обыкновенный визит вежливости. Мэйо служит вместе с царевичем Сефу. Вчера они посещали семью Арум, сегодня отдыхают у Сокола.

Понтифекс отставил полупустую чашу:

– На сколько мне известно, ваш сын получил именное приглашение.

– Значит, он вновь утаил от меня правду, – нахмурился Макрин. – Остается надеяться, что Мэйо использует это время с толком, совершив жертвоприношение или приняв участие в оргии, а не просто напьется, уподобившись мерзкому бабуину, объевшемуся забродившей марулы .

– Ходит молва, будто посол оказывает вашему наследнику некие знаки внимания. Рискну предположить, у юношей взаимная симпатия.

– Он больше не мальчик под моей опекой и был много раз предупрежден, что присутствие геллийца в постели не кончится добром. Шестнадцатый год – возраст богов. Если Мэйо желает, отдавшись преступному влечению, лишиться имени и погибнуть под ударами палок, я слова не скажу в его защиту.

Руф медленно провел ладонью по резному подлокотнику:

– Именанд под страхом смерти запретил благородным мужчинам колонии ласкать друг друга, соприкасаться губами и кончиками носов. Если мои опасения верны, то пострадает не только ваш сын, но и молодой Сокол.