– А какого возраста?

– Года двадцать два – двадцать три.

Она снова медленно покачала головой.

– Таких мы не обслуживаем.

– Но она должна быть не из этих.

– Нет. Если бы она выглядела, как вы сказали, и сняла бы здесь комнату, то с ней все ясно. Такие идут либо в пансион, либо в отель. Здесь меблированные комнаты. Я стараюсь, чтобы ничего такого не было. Я не могу отвечать за все, что происходит, но уж, во всяком случае, таким куклам я не сдаю. Неважно, что они тебе говорят, рано или поздно с ними беды не оберешься. У меня обычно почти все занято, и если бы пришла такая, то я просто сказала бы ей, что мест нет.

– Значит, вы говорите, что женщина, которую я описал, не была здесь ночью?

– Точно не была. Я не стою на лестнице и не слежу за коридорами. Я сразу определяю людей, когда они заходят. Стараюсь по мере сил, чтобы у меня было приличное место, но я не собираюсь сидеть на пороге и следить за всеми, кто вселяется. Я не компаньонка для девки. Если где-то какой-то шум, я прекращаю это. Если где-то какая-то неприятность для постояльцев, стараюсь все утрясти, но я не вынюхиваю.

– В таком случае, возможно, к этому Шелдону приходила женщина?

– Возможно, и так, а что в этом такого? Это могла быть его сестра или…

– Я не пытаюсь вас в чем-то обвинить, – перебил Мейсон. – Я просто хочу определить, была ли здесь эта молодая женщина. Мне очень важно ее обнаружить, и, если вас это интересует, я хочу помочь ей.

– Я не видела ее.

– И никому не сдавали комнату?

– Ну, раз уж вы такой обходительный, то могу сказать, что могло произойти.

– Что именно?

– Когда ложусь спать, то иногда на стойке оставляю табличку, где обозначены свободные комнаты и их стоимость – три доллара. Желающий может зарегистрироваться, опустить деньги вот в эту щель в стойке, взять ключ со щитка и идти спать.

– А это не рискованно? – поинтересовался Мейсон.

– И да и нет. Комнаты, с которыми связаны самые большие хлопоты, обычно сдаются раньше всех – где-то еще до полуночи. После полуночи приходят обычно те, кому не удалось устроиться в отеле и кто находится в почти безвыходном положении. Для таких целей у меня есть обычно комнаты две-три. Они наименее удобные и стоят на доллар дороже, но на них я выставляю табличку только после полуночи.

– А прошлой ночью кто-то занял одну из этих комнат?

– Да.

– Когда?

– Не знаю точно. Знаю только, что в коробке под щелью утром были три однодолларовые купюры и что ключ взяли.

– А какая фамилия стоит в регистрационной книге? – спросил Мейсон.

– В том-то и дело, что там нет никакой фамилии. Поэтому-то я и не подумала об этой комнате, когда вы посмотрели в книгу. Тот, кто взял эту комнату, не расписался в книге.

– Давайте взглянем на нее, – предложил Мейсон.

– Понимаете, – предупредила хозяйка, – это может быть ложный ход. Но если вы уверены, что та женщина провела здесь ночь, то именно в этой комнате она и должна сейчас быть.

– Я не уверен, что это так, – сказал Мейсон.

– Давайте посмотрим.

– Вы думаете, она все еще в комнате?

– Не знаю. Допустим, что она там, тогда что? Вы будете с ней разговаривать?

– Да.

– А шума не будет?

– Никакого шума, никакой суеты и никаких споров. Я просто хочу увидеть ее, и это все.

– А обрадуется она, когда увидит вас?

– Должна обрадоваться.

– О’кей. Пошли.

Хозяйка двинулась по коридору. Ее широкая фигура колыхалась под тонким домашним платьем. Солнце, проникая через окно в конце холла, освещало ее большие ноги под тонкой юбкой. Она остановилась около одной из дверей и, взглянув на Мейсона, постучала. Никто не ответил. Она постучала еще раз, громче. Когда и на этот раз никто не ответил, хозяйка подергала ручку.

Дверь оказалась незапертой. С внутренней стороны в замке торчал ключ, и металлическая бирка, прикрепленная к нему, стукнулась о дверь, когда она широко распахнулась.

– Так, – сказала хозяйка, – она была здесь и ушла. Она спала здесь и, судя по всему, ушла рано утром, наверно, до того, как я встала. В любом случае я не видела, как она выходила.

Обстановка была точно такая же, как и в комнате, что занимал Артур Шелдон, но здесь было только одно окно, которое было приоткрыто и впускало немного воздуха. Мейсон осмотрел кровать. Тот, кто спал на этой кровати, спал или очень чутко, или совсем короткое время. Простыни были лишь слегка примяты, а на гладкой поверхности наволочки видна только одна вмятина от головы, лежавшей на подушке спокойно, в одном положении.

– Молодая, – заметила хозяйка. – Когда они постарше, то спят прямо по всей кровати. Только молоденькая может вот так свернуться в клубок, а потом уйти, оставив все как есть.

– Молоденькая, но с чистой совестью, не так ли? – сказал Мейсон вопросительно.

– Я не говорила этого. Я только сказала, что она должна быть молодой. Из тех девиц, что останавливаются здесь, чертовски мало таких, которые беспокоятся о том, чиста ли у них совесть. – Она ухватила длинный волос с подушки и опустила его на белую простыню. – Каштановый. Возможно, у нее свои такие. Уж больно хорош.