Капрал вдруг насторожился. В сенях послышались шаги, неуверенные, какими ходят в темноте. Шаги приблизилась, и кто-то зашарил по стене, ища дверь.

— Кому бы это быть? — тревожно сказал Агапыч.

Капрал подошел к двери и толчком открыл ее:

— Кто там? Входи!

Сильный порыв влажного, пахнущего дождем ветра, ворвавшись в комнату, заколебал пламя лучины, а вслед за ветром шагнул через порог Петьку.

Он был замаран грязью до ворота. Даже на лице налипли грязные лепешки. Сермяжная бекеша его напиталась водой, и на полу тотчас же образовались мутные лужицы. Шапку Петька потерял, намокшие растрепанные волосы спустились на глаза, правая щека вздулась и почернела от удара Хлопуши. Тяжело, с хрипом дыша, он прислонился изнеможенно к притолоке.

— Петруха, чего ты? — метнулся к нему шихтмейстер.

— Годи, дай передохнуть, — выдавил с трудом Петька. — Насилу добрался. От самой Быштым-горы бегом. А буря крутит, глаза застит. С тракту сбился, думал, заблужусь. Хотел уже стрелять, знак подавать вам…

— Да в чем дело-то, Петрушенька? — наливался тревогой шихтмейстер.

— Беда, Василь Агапыч! — тяжело, точно камень с горы, уронил Петька, и придавленный мрачным предчувствием шихтмейстер бессильно опустил руки;

— Какая ж беда-то? Не томи ты, для ради бога!

— Конец нам всем в понедельник будет! Карачун! — крикнул Петька. — Говорил я тебе, что около Хлопуша бродит, полковник самозванцев, чортов глаз, рваные ноздри! — выругался Толоконников с сердцем. — Я его все вокруг да около водил, а он возьми да как-то с Павлухой Жженым и стакнись. Без меня! Ну, и спелись. Манихвест седни читали его, Пугача. Хотел я их рассорить. Куда! Чуть не задушил меня этот каторжник. Пашка ему твердо обещался, по рукам били, что в понедельник после обеда бунт начнут. Гарнизонных, говорит, перевяжем, они-де старые крысы и так со страху помрут… Капрал обиженно крякнул…

…Конец нам всем!.. Карачун! — крикнул Петька. — Около Хлопуша бродит, полковник самозванцев…

Петька, словно не замечая, продолжал:

— Управителя, похвалился Пашка, — на ворота, шихтемейстеру — башку долой!..

— Так и сказал? — затрясся Агапыч.

— Так и сказал, — не моргнув глазом, соврал Петька. — А пушки самозванцу пошлют. Антиллерия, вишь ты, ему нужна, Оренбург громить. Действуй, Василь Агапыч, чуешь, на носу беда-то! Не медли!

— Господи, владычица-богоматерь, — завертелся по комнате Агапыч. — Не знаю, что и делать, и к мыслям каким прилепиться? Команду, команду скорее из крепости слали бы! Чего они мешкают? А тобой, Петруха, — подбежал он к Петьке, — я доволен, то-исть вот как доволен! Не забуду!

— Вижу, что ты мной доволен, — с дерзкой наглостью сказал Петька. — Да что мне с того? А вот спросили бы не зябнут ли у гуся ноги. Вы здесь чаи вот в тепле распиваете, а я в непогодь по шиханам лазай, да горло под нож подставляй!..

— Счас, счас, Петрушенька, не сердись! — бросился Агапыч к большому окованному сундуку. Подняв крышку, вытащил из шкатулочки серебряный рубль, подумал, прибавил еще один и протянул Петьке:

— На-ка, вот, держи. А управитель тебе еще прибавит. Пойдем-ка к нему, ты ему все расскажешь, подумаем сообща, что делать… Пойдем…

Когда захлопнулась за ними дверь, поднялся и старый капрал. Раскурил от лучинки трубку. Почесал давно не бритую, заросшую серой щетиной щеку:

— Старые крысы, говоришь? Связать их? Ну, гляди, парень, не ожгись! Пойти молодцов своих предупредить, пушки почистить, фузеи[14]) осмотреть. Кажись, в самом деле, и до нас докатило. Приготовиться надо…

Долго в эту ночь, на удивленье караульным, горел огонь в господском доме, занимаемом управителем. Утихла буря, перестал дождь, а в окнах немца все еще не потухал яркий свет свечей. И лишь перед рассветом, когда скатилась за горы луна, а на востоке мутно зазеленел просвет, от господского дома к заводской конюшне протопал кто-то торопливо. А затем, никем не замеченные, прокрались через заднюю калитку на тракт двое людей. Это были Петька и Агапыч. Петька вел за повод оседланную лошадь. Сзади, на чумбуре[15]), шла вторая, заводная, на случай смены. Агапыч торопливо выбрасывал последние наставления:

— Помни, сколь важное препоручение мы на тебя возлагаем. А лошадей не жалей. Одну посадишь, — бросай, другую бери. Главное, гони…

Петька вдруг вздрогнул всем телом.

— Чего ты? — удивился Агапыч.

— Против Быштыма на кол мертвец насажен. Мимо ехать страшно!..

— Глупишь… Мертвых не бойся, живых стерегись. А от коменданта не отставай, чтоб счас же команду высылал. Видит он сам, чай, какое дело, коль второго гонца шлем…

Петька зарысил, разбрызгивая грязь. А Агапыч бежал вслед и кричал: