– Все? – спросил отец, стоявший в дверях спальни.

Мама кивнула, потом подняла глаза на меня.

– Бабушка умерла, Мартин, - сказала она.

Я подумал, что сейчас она заплачет, - как тогда - но мама сидела и внимательно разглядывала цветы на своей ночной рубашке. Отец набросил ей на плечи шаль – несмотря на лето, в квартире было прохладно.

Я не знал, что сказать. Мне просто было тягостно – так всегда бывает, когда рядом мучается близкий человек, а ты не только не можешь помочь, но даже разделить его переживания не в состоянии. Потому что не испытываешь ничего похожего. Бабушка умерла… Если бы мне сказали, что умерла живущая в соседнем доме женщина, которую я встречал иногда по утрам во дворе, наверно, я почувствовал бы то же самое – неприятный холодок от напоминания о смерти. За три года учебы на медицинском факультете я не стал относиться к этой даме с косой равнодушнее или хотя бы с пониманием. Впрочем, известие о смерти соседки, пожалуй, задело бы меня больше, потому что я задумался бы о судьбе ее собаки, бородатого эрделя, которого она выгуливала по утрам. Но в том, что касалось моего отношения к смерти бабушки, было еще кое-что, кроме скорби – точнее, ее отсутствия. Пожалуй, я обозначил бы это «кое-что» как досаду, но демонстрировать ее родителям не стоило.

– Что с ней случилось? – я попытался включить хотя бы профессиональный интерес, хотя вряд ли бабушка умерла от болезни «моего» профиля (я собирался выбрать в качестве специализации эндокринологию).

– Инсульт, - чуть слышно ответила мама. – Вчера еще. Парализовало правую сторону. А ночью… ночью умерла.

– Ма, может, ты ляжешь? Капель накапать?

Мама пожала плечами, встала и ушла в спальню. Отец странно и пристально смотрел на меня.

– Что, я должен плакать? – не выдержав, злым шепотом спросил я.

Не говоря ни слова, он подтолкнул меня в комнату и плотно закрыл за нами дверь.

– Понимаешь, Мартин…

Он стоял передо мной и смотрел себе под ноги. И мне вдруг показалось, что прошлое четырнадцатилетней давности вернулось. Что сейчас отец присядет передо мной на корточки, положит руки мне на плечи… Показалось, что запахло яблочным пирогом.

– Мы с мамой очень виноваты перед бабушкой, и она…

– Да почему? – взорвался я, но посмотрел испуганно на дверь и заговорил тише. – Чем вы виноваты-то? Тем, что поженились без спроса? Что мама не сделала аборт? Что вы уехали из России? Это такая страшная вина? Крестная вон тоже вышла замуж и уехала сюда, и ее родители тоже были против, она сама говорила. И что? Ванька каждый год ездит в Москву, и его бабушка с дедом часто в Прагу приезжают. А эта… А моя бабушка за восемнадцать лет ни разу не позвонила, не написала.

– Не все так просто…

– Ах, не вшехно йе так просто? – я с трудом сдерживал себя и даже не замечал, что мешаю русские и чешские слова, как ночью это делали родители. – А как тогда? Знаешь, па, у меня всю жизнь было какое-то… одпорни поцит [1] , что от меня что-то скрывают. Какой-то постыдный родинни [3] 2 секрет. Скелет в шкафу.

Вот я и сказал это. Да, у меня всегда было чувство недосказанности, как будто некоторых тем в разговорах старательно избегают. Может быть, обмолвки, неосторожно сказанные слова, предназначенные только для тех, кто «в курсе». У меня всегда была, как говорила мама, богатая фантазия. Из этих обмолвок и недомолвок я умудрялся вырастить в своем воображении такое… Но я еще никогда не высказывался на эту тему. И сейчас с ужасом понял, что попал в яблочко.

Отец смотрел на меня со страхом. Его зрачки расширились, хотя в комнате было достаточно темно от задернутых штор.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он спокойно – слишком спокойно!

– Я угадал, - сказал я, то ли спрашивая, то ли утверждая. – Угадал ведь?

– Глупости! – отрезал отец. – Не вздумай ляпнуть что-нибудь подобное матери. Ей и так плохо. Да, у нас с бабушкой был серьезный конфликт. После чего мы прекратили всякие отношения. Но никаких постыдных семейных секретов, как ты говоришь, у нас нет. Никогда бы не подумал, что ты любитель душещипательных сериалов.

Он вел себя как типичный обманщик – прикрывал рот рукой, дотрагивался до носа и переводил взгляд – то вправо вверх, то влево вниз. И мне вдруг стало стыдно за него. Стыдно и как-то неловко. Потому что раньше он никогда меня не обманывал - во всяком случае, не обманывал так явно. Напротив – как добропорядочный христианин! – всегда твердил мне, что лучше раскаяться, признаться и, может, даже понести заслуженное наказание, чем трусливо врать.

– Мама поедет на похороны? – спросил я, чтобы перевести разговор на другую тему.

Отец нахмурился.

– Вряд ли.

– Почему? Ведь это же ее мать.

Отец вздрогнул – я повторил фразу, которую он сам говорил этой ночью маме. Хотя, скорее всего, он сказал ее по другому поводу.

– Только не говори, пожалуйста, что у нас денег на билет или что Россия – опасная страна.

В гости к бабушке я никогда больше не просился, но думал о возможной встрече с ней часто. Сначала моя обида на нее была чистой и ничем не замутненной. Я говорил себе: раз она не хочет меня видеть, то и я тоже не хочу ее видеть. Никогда! Но через некоторое время детское желание смотреть на мир в солнечном свете взяло верх. Я убедил себя, что произошло недоразумение. Если бабушка поймет, что у нас все хорошо, что мы все любим друг друга и живем дружно, она переменит свое мнение. Для этого надо только встретиться с ней и все объяснить. Ну да, ей не понравился папа, но ведь… Но ведь на самом-то деле он хороший. Просто бабушка не поняла, только и всего. А когда она поймет, то все станет замечательно. Она перестанет сердиться, что мы живем в другой стране, и мы будем часто ездить друг к другу в гости, будем звонить и писать письма.

Потом начался подростковый возраст, и я стал смотреть на все с теневой стороны. Говорите, бабушке не понравился жених дочери и поэтому она не желает поддерживать с нами отношения? Так значит, она просто глупая вздорная старуха. Мне по-прежнему хотелось увидеться с ней, но теперь уже для того, чтобы посмотреть ей в глаза и даже, может быть, высказать все, что я об этом думаю.

Я не раз намекал родителям, что не прочь побывать в России. Как никак моя родина! Не обязательно же к бабушке. А про себя думал, что главное – попасть в страну, а там уж видно будет.