Класс, неловко вертя в руках кто гильзы, кто пенальчики, внимательно слушал учителя.

— Итак, готовы? Малашенко не ждём, все на выход.

Школьный автобус привёз их за город. Если идти лесом вверх, то можно дойти до перевала — наивысшей отметки, после которой начинается спуск к морю. Именно здесь во время войны стояли насмерть советские бойцы, сдерживая натиск врага и не давая ему шансов, чтобы занять позиции в море.

— Сержант Сеня, скажи своим солдатам, что они галдят, как сороки? Вы же спалитесь фашистам через две минуты, и вас перестреляют, как курят!

Арсений откашлялся и торжественно произнёс:

— Ну, ребят, в натуре, ну что за детсад! Давайте, тихо, а? Камчатка, вас тоже это касается!

Шедшие последними Вася Козлов с другом Эдькой вздрогнули, а остальные рассмеялись.

— Елена Михайловна, а мне в рюкзак воды не положили, а я пить хочу.

Учитель истории в форме медсестры остановилась и глянула на говорящую.

— Люба, к этому времени у отряда два дня как кончилась еда, поэтому перекусов у нас тоже не будет. Вода, к слову сказать, тоже закончилась; утром, правда, но утром вы все пили. Поэтому, сжали зубки и терпим, товарищи бойцы.

И Елена Михайловна первой пошла вперёд. За спиной у неё стояла мёртвая тишина — школьники впервые стали осознавать. В такой же тишине они прошли сотню метров. Учитель остановилась.

— Кто рядовой Симонов?

Маленькая заминка, после которой вперёд вышел Паша Зотчиков.

— Я.

— На этом месте тебя убила пуля. Навылет и в сердце. Прострелила письмо, которое он получил от матери, но так и не успел прочесть, потому что их подняли по тревоге. Теперь ты идёшь молча.

Отряд школьников поднимался выше и выше, теряя своих солдат.

— Стоять. Сержант, здесь ты подорвался на мине и остался без ноги. Тебя нёс рядовой Николайчук. Кто у нас рядовой Николайчук?

Отозвался Женька, здоровый бугай, ничем не похожий на школьника, самый отвязный и проблемный подросток на всю школу.

— Бери своего сержанта и тащи, рядовой.

— Чё? Он чё, баба, на руках его таскать? Не буду!

— Он не баба. Он раненый сержант и твой командир. И товарищ, к тому же. Бери его и неси.

Женя растерялся впервые в жизни и посматривал то на Сеню-сержанта, то на Елену Михайловну.

— Н-но как я его возьму?

— Ох, дети-дети! Рюкзак спереди, сержанта за спину, чуть пригнулся и пошёл. Личные вещи Сени не оставлять, пусть на нём висят. Рядовой Николайчук тащил своего сержанта до следующей остановки, где-то часа полтора отсюда. Через сорок минут после получения ранения сержант умер от шока и потери крови. Рядовой ненадолго пережил своего командира. Его подорвали гранатой на той самой остановке, что будет через полтора часа, — теперь отряд продвигался медленнее, подстраиваясь под шаг Женьки, который тащил своего одноклассника, бывшего уже мёртвым сержантом.

Пробираясь по буеракам то в тишине, то под комментарии учителя, школьники больше молчали. Потные, уставшие, голодные, с сухостью во рту, они шли и шли к перевалу, думая о том, как им повезло родиться в мирное время. Сбивая ноги, спотыкаясь об поваленные деревья, всё больше учеников объявлялись «мёртвыми».

— Рядовой Бугаев! — ещё один ученик вздрогнул. — Здесь отряд нарвался на засаду. Ты вызвался прикрывать отход. Погиб, конечно. — Стоящие полукругом живые и «мёртвые» школьники молчанием словно отдавали честь погибшему герою. Представлен к медали «За боевые заслуги». Посмертно. Рядовой Бугаева! — Ириша Нецвейг в форме медсестры вскинула глаза. — Ты погибла при попытке вытащить рядового Бугаева с линии огня. Вас похоронили в одной могиле. Вы поженились за две недели до этого.

Часам к двум дня класс дошёл до перевала. Ребята стояли возле памятника, установленного в память погибших и выживших при защите такого вроде неважного, на первый взгляд, объекта.

— Рядовой Фардыев!

Вася Козлов вздрогнул.

— Я!

— Поздравляю. Ты выжил. Ты да рядовой Дубовцев, — теперь поднял голову Эдик. — Из всего отряда в сорок человек выжили всего двое. Такие же мальчишки, как вы. Ваши ровесники. А некоторые и младше — часто ребята приписывали себе год-два, чтобы взяли на фронт. Им хотелось играть, бегать, любить и дышать, а они голодали, мёрзли и умирали. Двадцать семь миллионов. Это каждый седьмой. Это вот так — из отряда остаются в живых двое мальчишек по восемнадцати лет…

Школьники стояли вразнобой. Если бы учитель смотрела на детей, она бы заметила слёзы на щеках — девочки плакали, не стесняясь, мальчики пытались сдержаться, закидывая голову назад, словно слёзы могли закатиться обратно в глаза, но у многих в свете лучей блестели мокрые дорожки.

Вася Козлов, один из двоих «выживших», плакал не стесняясь. Солёные капли сбегали по ещё по-детски пухлым щекам, на которых пока не было щетины и падали на гимнастёрку, расползаясь по груди тёмными пятнами.