— В подсобку? — спросила я. Максим посмотрел на меня взглядом, означающим, что расспрашивать охранника сейчас не лучшее время. Хотя, на мой взгляд, все было как раз наоборот.

— Это место проклято, — глаза Анатолия Степановича закрывались, а голос звучал все тише. — Туда нельзя заходить, от него веет смертью. Души, запертые там, томятся долгие годы и не могут упокоиться. Не тревожьте их, не тревожьте…

— Какие души? — быстро спросила я, наклоняясь к охраннику и стараясь глубоко не дышать. От запаха перегара, казалось, можно и самой опьянеть.

— Души тех, кого она впустила сюда, — продолжал бедовый сторож. Вскоре его слова уже нельзя было разобрать, он бессвязно бормотал что-то, погружаясь в сон. Я повернулась к Максиму и увидела, что он со скучающим видом смотрит на нас. История, рассказанная Анатолием Степановичем, не произвела на него впечатления, как и все происходящее.

— Кристин, прошу тебя, — Давыдов подошел и мягким, но настойчивым жестом отвел меня в сторону. — Он не в себе и к тому же серьезно болен. Оставим его здесь и уйдем.

— Он что-то знает, но не хочет рассказывать, — сказала я. Максим выключил свет, чтобы ненароком не разбудить заснувшего охранника, и теперь комната погрузилась в темноту, прорезаемую падающими с улицы отблесками фонарей.

— Мне не нравится, что ты забиваешь себе голову этими историями о призраках, — строго сказал Давыдов. — Мы уходим.

— Но мне надо в подсобку! — возразила я и с ангельским выражением лица умоляюще сложила руки. Все же правду говорят, что нам, женщинам, никогда не понять этих мужчин. Вот что он видел там, в моих глазах, какую власть они имели над ним? Для меня это всегда будет загадкой, но сейчас Максим, будучи не в восторге от того, что собирается сделать, все-таки кивнул. Он подошел к вешалке и стал шарить по карманам охранника.

— Что ты ищешь? — сразу я не поняла его, но Давыдов, тихонько злясь на себя за то, что так и не смог мне отказать, молча продемонстрировал объемную связку ключей. Я тут же догадалась, что это, и просияла:

— Макс, ты гений!

Эта похвала немного растопила сердце моего друга, и он перестал хмуриться. Мы чуть слышно вышли из комнаты охранника, который, кстати сказать, храпел как паровоз, и снова вернулись во внутренний двор. Из актового зала на улицу доносилась музыка, под которую веселились студенты. Максим, желая поскорее покончить со всем этим, решительно подошел к двери подсобки и стал пробовать ключи. Один из них подошел, замок повис на одной дужке, и Давыдов, обхватив старую ручку, собирался дернуть дверь.

— Отойди, — коротко сказал он мне и кивнул, чтобы я встала позади него. Максим легко открыл дверь, и на нас пахнуло запахом сырой земли, идущим из глубин подсобки. Я вытащила из сумки фонарь, держа его наготове.

— Так, ну пока ничего страшного, — проговорил Максим, вглядываясь в темноту. Я зажгла фонарь и направила луч внутрь подсобки, однако, с улицы сильно отсвечивали другие фонари, и разглядеть ничего не удалось.

— Все страшное обычно происходит после этих слов, — заметила я, на что Максим усмехнулся.

— Зайду я, потом ты, — бросил он и, взяв у меня фонарь, переступил порог подсобки.

***

Давыдов, мельком осветив фонарем помещение, нашел на стене у входа выключатель, подобный тому, что был в комнате Анатолия Степановича. Пощелкав по нему, Максим понял, что он безнадежно испорчен.

— Очень темно, но дверь придется закрыть, вдруг кто-то пойдет сюда, — сказал Давыдов, жестом приглашая меня войти. Я с опаской зашла в подсобку, претворила за собой дверь и тут же наступила на что-то. Максим, услышав этот звук, быстро направил фонарь мне под ноги, и мы увидели небольшое количество крупных керамических осколков, которые вполне могли быть вазой или иным сосудом. Мне стало не по себе, и Максим угадал ход моих мыслей.

— Это разбилось сегодня утром? — уточнил он.

— Скорее всего, но точно сказать не могу.

— Понятно, — скептически пробормотал Давыдов. — Не стой там одна, иди сюда.

Я подошла поближе к другу. Луч фонаря скользнул над дверным косяком и отправился выше к потолку. Над дверью обнаружилась длинная узкая полка, тянувшаяся вдоль всей стены. Она была завалена продолговатыми брусьями, какими-то жестяными банками и керамическими плошками из-под цветов. Некоторые из них стояли одна в другой, формируя нагромождения, другие лежали на боку.

— Смотри, одна из чашек, похоже, упала и напугала тебя утром, — Максим посветил фонарем левее двери, и я увидела, что там горшки как раз лежат на своей боковой поверхности, а между ними имеется небольшой просвет. Кому вообще пришло в голову положить их на бок? Теперь история с упавшей плошкой выглядела более правдоподобной.

— Конечно, она сама взяла и свалилась оттуда, — упрямо пробормотала я, не собираясь сдаваться так просто.

— Какая-нибудь крыса вполне могла задеть плошку, — спокойно сказал Максим. — Наверняка они тут шныряют.