Он кивнул наконец, сумев сосредоточиться на чем-то, кроме листков, которые только что прочитал. Когда клерк вернулся к работе, Майкл убрал листки обратно в конверт и заколебался, не в силах решить, что делать дальше. Вся его карьера юриста, да и сама жизнь могли решиться в следующее мгновение. Наконец, как будто его руки действовали независимо от головы, он положил конверт в портфель. Поступив так до того, как прошение официально зарегистрировано в суде, он совершил, среди прочего, кражу федеральной собственности, что являлось тяжким преступлением.

Когда Майкл выскочил из почтовой комнаты, он буквально лоб в лоб столкнулся с Сарой Эванс. Она сначала улыбнулась, но, увидев его лицо, сразу стала серьезной.

– Майкл, что случилось?

– Ничего, все в порядке.

Она схватила его за руку.

– Ты совсем не в порядке. Тебя трясет, и лицо у тебя белое как полотно.

– Мне кажется, я заболеваю.

– В таком случае тебе нужно пойти домой.

– Я возьму у медсестры аспирин, и все будет отлично.

– Ты уверен?

– Сара, мне вправду нужно идти.

Он быстро зашагал прочь, а девушка осталась стоять, с беспокойством глядя ему вслед.

Остаток дня тянулся для Майкла со скоростью улитки; он вдруг обнаружил, что постоянно поглядывает на свой портфель и думает о том, что там лежит. Поздно вечером, закончив все дела в суде, Фиске, яростно крутя педали велосипеда, домчался до своего дома на Капитолийском холме, запер за собой дверь и снова достал конверт. Затем вытащил из портфеля желтый рабочий блокнот и отнес все на маленький обеденный стол.

Через час он откинулся на спинку стула, глядя на многочисленные заметки, которые сделал. Потом открыл ноутбук и перенес их на жесткий диск, по давно выработанной привычке меняя, подправляя и снова обдумывая детали. Он решил начать работу над этой задачей, как над любой другой. Прежде всего тщательно проверить информацию, содержащуюся в прошении. И, что важнее всего, убедиться, что имена, названные в нем, действительно принадлежат тем людям, о которых он подумал. Если окажется, что все так и есть, он вернет ходатайство в почтовую комнату. Если же выяснится, что это вранье, родившееся в нездоровом мозгу, или какой-то заключенный решил задурить суд, – просто уничтожит листки.

Майкл выглянул в окно на другую сторону улицы, где, прижимаясь друг к другу, стояли одноквартирные дома вроде того, в котором жил он. Здесь селились молодые адепты правительства: одни из них были еще на работе, другие метались в своих кроватях под гнетом незавершенных дел государственного значения, и так будет продолжаться до пяти утра, пока не придет время вставать. Темноту за окном разгонял лишь свет фонаря на углу. Ветер задул сильнее, и в преддверии подступающей непогоды стало холоднее. Бойлер в старом здании еще не работал, и Майкл вдруг почувствовал, что замерз, стоя около окна. Он взял из шкафа толстовку, надел ее и снова стал смотреть на улицу.

Фиске никогда не слышал про Руфуса Хармса. Судя по дате в письме, тот попал в тюрьму, когда Майклу едва исполнилось пять лет. Правописание и форма букв были настоящим кошмаром, слова написаны криво, точно первые попытки ребенка, взявшего в руки ручку. На листке, напечатанном на машинке, сообщались кое-какие детали дела. Над ним явно поработал гораздо более образованный человек, возможно, адвокат. Язык имел некоторый юридический налет, как будто человек, который составлял письмо, хотел остаться инкогнито – в профессиональном и личном смысле.

В записке из армии – судя по тому, что говорилось в напечатанном письме, – Руфуса Хармса просили предоставить определенную информацию. Однако он отрицал, что когда-либо являлся участником программы, несмотря на то, что в армейской базе данных говорилось совсем другое. Хармс писал, что это было прикрытием для преступления, приведшего к страшной судебной ошибке – правовому фиаско, отнявшему у него четверть века жизни.

Неожиданно Майклу стало жарко, он прижался лицом к холодному стеклу и выдал глубокий вздох – на стекле тут же появились разводы пара. То, что он делал, равнялось грубому вмешательству в право человека искать справедливости в суде. Всю свою жизнь Майкл верил в неотъемлемое право каждого человека получить доступ к закону, вне зависимости от того, бедный он или богатый. Это не квитанция о подписке на акции, которую можно отменить или объявить недействительной. Майкл утешал себя тем, что апелляция погибла бы под грузом кучи технических неточностей.

Но здесь совсем другое дело. Даже если в нем нет ни капли правды, оно может нанести серьезный вред репутации очень влиятельных людей. А если правда?.. Майкл закрыл глаза. Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы это все оказалось чушью собачьей.

Он повернул голову и посмотрел на телефон, неожиданно подумав, не позвонить ли брату, чтобы спросить совета. Джон в некоторых вещах умнее него. Может быть, он лучше знает, как поступить в такой ситуации? Майкл колебался еще несколько мгновений, не желая признаваться самому себе, что ему нужна помощь, любая, особенно от человека, с которым они стали чужими. Но среди прочего, возможно, это путь вернуться в жизнь Джона. Они оба виноваты в том, что произошло. Майкл уже кое-что понимал в жизни и в том, что вина – штука непростая.